Инверсии - Иэн Бэнкс

— Чтобы спастись, мы должны заключить себя в тюрьму, Элф, — сказала она мне. Она приложила ладонь к моему рту. — Если это возможно.

Теплую, сухую и сильную.

Мы были в клетке. В клетке, устроенной в стене камеры пыток и отделенной от нее металлической решеткой. Я понятия не имел, почему она заперла нас здесь. Доктор оделась. Я спешно разделся, помылся, как мог, потом снова оделся. Тем временем она собрала длинные рыжие волосы, срезанные с ее головы Ралинджем. Она с сожалением смотрела на них, перешагивая через тело мастера пыток, потом швырнула сверкающий рыжий пучок на жаровню, где волосы затрещали, зашипели и задымились, а потом занялись, испуская тошнотворный запах.

Доктор спокойно отперла дверь камеры, мы вошли в клетку, она заперла дверь снаружи, бросила ключ на ближайшую скамейку, потом мирно уселась на грязную солому, устилавшую пол, обхватила колени и уставилась пустым взглядом на мертвые окровавленные тела.

Я присел рядом с ней, почти упираясь коленями в то место, где из голенища ее сапога торчал старый кинжал. В камере пахло дерьмом, палеными волосами и еще чем-то едким — я решил, что кровью. Я почувствовал тошноту. Я попытался сосредоточиться на чем-нибудь обыденном и почувствовал благодарность, когда нашел нужный предмет. Старый побитый нож доктора утратил последние из своих маленьких белых бусинок вокруг навершия на рукоятке под дымчатым камнем. Мне показалось, что теперь он выглядел аккуратнее, симметричнее. Я глубоко вздохнул ртом, чтобы не вдыхать запахов камеры пыток, потом откашлялся.

— Что… что случилось, хозяйка? — спросил я.

— Доложи то, что, по-твоему, ты обязан доложить, Элф. — Голос ее звучал устало, глухо. — Я же скажу, что эти трое поссорились из-за меня и поубивали друг друга. Но на самом деле это не имеет значения. — Она посмотрела на меня. Глаза ее, казалось, сверлят меня. Мне пришлось отвернуться. — А что ты видел, Элф? — спросила она.

— Мои глаза были закрыты, хозяйка. Правда. Я слышал… несколько звуков. Шелест ветра. Жужжание. Удар. Думаю, на какое-то время я потерял сознание.

Она кивнула, потом криво улыбнулась.

— Ну что ж, сгодится.

— А не попытаться ли бежать, хозяйка?

— Не думаю, что мы уйдем далеко, Элф, — сказала она. — Есть другой способ, но мы должны проявить терпение. Я держу все в своих руках.

— Как скажете, хозяйка, — сказал я.

Внезапно мои глаза наполнились слезами. Доктор повернулась ко мне и улыбнулась. Вид у нее без волос был какой-то странный, ребяческий. Она обняла меня за плечо, притянула к себе. Я положил голову ей на плечо, она свою голову — на мою и принялась раскачивать меня туда-сюда, как мать качает ребенка.

Так мы оставались, когда дверь распахнулась и в камеру ворвались стражники. Они остановились при виде трех лежащих на полу тел, а потом бросились к нам. Я отпрянул назад, думая, что сейчас наши мучения возобновятся. На лицах стражников при виде нас появилось облегченное выражение. Мне это показалось непонятным. Один из сержантов взял ключи со скамейки, куда их бросила доктор, и сказал, что нам нужно торопиться, потому что король умирает.

Сын протектора все еще цеплялся за жизнь. Припадки и отсутствие аппетита привели к тому, что он ослабел и едва мог поднять голову, чтобы напиться. Сколько-то дней казалось, что ему становится лучше, но потом болезнь снова взяла свое, и он опять оказался на волосок от смерти.

УрЛейн пребывал в отчаянии. Слуги говорили, что он впал в неистовство в своих покоях, разодрал простыни, сорвал со стен гобелены, разбил украшения и мебель, располосовал ножом древние портреты. Слуги начали наводить порядок, когда протектор отправился навестить Латтенса у его ложа, но, вернувшись, УрЛейн разогнал слуг и с того дня никого не пускал в свои комнаты.

Дворец превратился в жуткое, мрачное место, вся его атмосфера была заражена бессильной яростью и глубоким отчаянием. В это время УрЛейн оставался в своих разгромленных покоях, покидая их утром и днем, чтобы посетить своего сына, а по вечерам он удалялся в гарем, где ложился обычно на грудь или на колени Перрунд, и она начинала гладить его голову, пока он не засыпал. Но покой всегда был недолгим: УрЛейн скоро начинал конвульсивно дергаться во сне, кричать, а потом просыпался, после чего вставал и уходил в свои комнаты, старый, измученный, охваченный отчаянием.

Телохранитель ДеВар спал на кушетке в коридоре неподалеку от дверей в комнаты УрЛейна. Большую часть дня он мерил этот коридор шагами, нервничал, дожидаясь УрЛейна, который появлялся очень редко.

Поговорить с протектором пытался его брат РуЛойн. Он терпеливо ждал в коридоре вместе с ДеВаром, и когда УрЛейн появился из своих покоев и быстро пошел к комнате сына, РуЛойн присоединился к ДеВару, шедшему бок о бок с УрЛейном, и попытался заговорить с братом, но тот словно не заметил его, только приказал ДеВару не допускать к нему РуЛойна, вообще никого, пока он сам не отдаст каких-либо распоряжений на сей счет. Телохранитель сообщил об этом ЙетАмидусу, ЗеСпиоле и даже доктору БреДеллу.

ЙетАмидус не поверил услышанному. Он решил, что ДеВар просто пытается не допустить их к генералу.

Он тоже как-то раз остался ждать в коридоре, не обращая внимания на требования ДеВара уйти. Когда дверь в покои УрЛейна открылась, ЙетАмидус, проскользнув мимо ДеВара, распростер руки и устремился навстречу протектору со словами:

— Генерал, я должен поговорить с вами.

Но УрЛейн посмотрел на него, потом, не говоря ни слова, захлопнул дверь и повернул ключ в скважине, оставив на пороге возмущенного ЙетАмидуса, который развернулся и пошел прочь, не замечая ДеВара.

— Вы действительно никого не хотите видеть, государь? — спросил его ДеВар, когда они шли в комнату Латтенса.

Он не рассчитывал на ответ УрЛейна, но тот все же сказал:

— Не хочу.

— Им нужно поговорить с вами о войне, государь.

— Правда?

— Да, государь.

— И как идет война?

— Неважно, государь.

— Ну, неважно, так неважно. Какая разница? Скажи им, пусть делают то, что надо. Меня это больше не интересует.

— При всем моем уважении, государь…

— Твое уважение ко мне с этого момента выражается в том, что ты будешь говорить, только если я к тебе обращусь, ДеВар.

— Государь…

— Ты слышал? — сказал УрЛейн. Он повернулся к ДеВару и пошел на него, тот стал пятиться, пока не уперся спиной в стену. — Ты будешь молчать, пока я не попрошу тебя говорить, иначе тебя удалят отсюда. Ты меня понял? Можешь ответить «да» или «нет».

— Да, государь.

— Отлично. Ты мой телохранитель. Можешь охранять мое тело. Не больше. Идем.

Война и в самом деле шла плохо. Все во дворце знали, что ни одного города больше не взято, напротив, бароны смогли вернуть себе некоторые из оставленных ими прежде. Если требование захватывать баронов в плен и дошло до адресата, то оно не выполнялось или было невыполнимо. Солдаты исчезали на землях Ладенсиона, возвращались только ходячие раненые. Возвращались и рассказывали о том, какие ужасы и неразбериха там творятся. Граждане Круфа стали спрашивать, когда вернутся солдаты, посланные в зону конфликта, и начинали жаловаться на непомерные налоги, поднятые для того, чтобы оплачивать войну.