Инверсии - Иэн Бэнкс

Внутри царила полная темнота. Дверь с глухим ударом закрылась за мной. Мне пришлось двигаться по коридору ощупью — правой рукой ведя по стене, а левую держа перед лицом. По всей видимости, я находился в той части, где располагались комнаты прислуги. Под ногами был голый камень. Я миновал несколько дверей. Все они были заперты, кроме одной — за ней оказался большой стенной шкаф, в котором стоял слабоватый, но едкий запах, и я подумал, что прежде здесь хранили мыло. Я ударился рукой об одну из полок и чуть не выругался вслух.

Вернувшись в коридор, я пошел дальше и скоро оказался у деревянной лестницы. Я поднялся, нащупывая ногами ступени. Наверху была дверь. Из-под двери — едва различимая полоска света, видная, только если смотреть прямо на нее. Я осторожно повернул ручку и потянул дверь на себя, открыв ее меньше чем на ширину ладони.

Передо мной был коридор, устланный ковровой дорожкой. На стенах висели картины. Источником света была комната в дальнем конце коридора около главного входа. До меня донесся крик и какие-то звуки, напоминающие шум борьбы, потом еще один крик. Звук шагов вдалеке — и свет в дверях изменился, а еще через мгновение появилась фигура. Фигура мужчины. Подробностей я разглядеть не мог. Человек припустил по коридору в мою сторону.

И вдруг я понял, что он, судя по всему, бежит к двери, за которой прячусь я. К этому моменту он уже преодолел половину расстояния между нами. В его поведении было что-то безумное и отчаянное, и я, глядя на него, исполнился ужаса.

Я повернулся, спрыгнул вниз по темной лестнице, неудачно приземлился и ушиб левую коленку. Хромая, я затрусил туда, где, по моим расчетам, находился стенной шкаф. Несколько мгновений мои руки шарили по стене, наконец я нашел дверь, рванул ее на себя, бросился внутрь и тут же по световым бликам понял, что бежавший распахнул дверь наверху лестницы. Раздался звук тяжелых шагов по ступеням.

Я прижался к полкам и потянулся рукой к раскачивающейся двери, чтобы закрыть ее, но никак не мог дотянуться. Человек врезался в дверь на бегу — я услышал громкий удар, затем крик боли и злости. Дверь с хлопком закрылась, и я оказался в темноте. Вдали раздался хлопок еще одной — более тяжелой — двери, потом я услышал, как в скважине поворачивается ключ.

Я распахнул дверь шкафа. Со стороны лестницы все еще лился слабый свет. Я услышал какой-то шум наверху, но он казался довольно далеким. Возможно, где-то закрыли дверь. Я снова поднялся по ступенькам и заглянул внутрь через полуоткрытую дверь. Свет в широком коридоре, исходящий сквозь дверной проем у главного входа в дальнем конце, опять изменился. Я приготовился снова пуститься наутек, но никто не появился. Я услышал сдавленный крик. Женский крик. Жуткий страх пронзил меня, и я пошел по коридору. Я сделал пять или шесть шагов, когда главные двери в дальнем конце распахнулись и внутрь ворвались стражники с обнаженными мечами. Двое из них, увидев меня, остановились, остальные бросились в дверь, откуда лился свет.

— Эй, ты! — крикнул один, указывая на меня мечом.

Из освещенной комнаты донеслись крики и испуганный женский голос. Я на подгибающихся ногах направился по залу к стражникам. Меня схватили за шиворот и затолкали в комнату, где два высоких стражника держали за руки доктора, прижав ее спиной к стене. Она кричала на них.

Герцог Ормин неподвижно лежал на полу лицом вверх в огромной луже темной крови. Горло его было перерезано. Из груди чуть выше сердца торчало тонкое, плоское металлическое полотно; я пригляделся — это была ручка ножа, целиком изготовленного из металла. Я узнал один из скальпелей доктора.

Думаю, на какое-то время я утратил способность говорить. Я думаю, что и способность слышать тоже утратил. Доктор продолжала что-то кричать стражникам. Потом она увидела меня и стала кричать мне, но я никак не мог разобрать, что именно. Я упал бы на пол, если бы двое стражников не держали меня за шиворот. Один из стражей наклонился над телом. Ему пришлось встать на колени у головы герцога, потому что темная лужа все еще расползалась по деревянному полу. Он поднял веко одного из глаз герцога.

Та часть моего мозга, которая все еще действовала, подсказала мне, что если он проверяет, жив ли Ормин, то это глупость с его стороны, потому что количество крови на полу и неподвижная рукоятка скальпеля, торчащая из груди герцога, говорят сами за себя.

Стражник что-то сказал. Мне, кажется, он произнес: «Мертв» — или что-то похожее, но точно я не помню.

Потом в комнату вошли новые стражники, их стало так много, что они загородили от меня доктора.

Нас увели. Я снова перестал нормально слышать и не мог говорить, пока мы не пришли на место назначения, оказавшись снова в главной части дворца, в камере пыток, где нас ждал главный допрашиватель герцога Кветтила, мастер Ралиндж.

Хозяин, оказавшись в камере пыток, я понял, что вы, вероятно, оставили меня. Возможно, по первоначальному плану меня ждала другая судьба, потому что в записке, написанной, по-видимому, вами, было сказано «конфиденциально», из чего вытекало — доктор должна отправиться на встречу одна, без меня, а потому я счел, что меня решили избавить от обвинений, которые собирались предъявить доктору. Но я последовал за ней и не догадался никому сообщить о моих опасениях.

А еще я струсил, когда человек, который, судя по всему, и был настоящим убийцей герцога Ормина, пустился навстречу мне по коридору. Вместо того чтобы оставаться на месте, я бросился наутек и спрятался в стенном шкафу. Я стоял, прижавшись к полкам шкафа, и молился, чтобы он не заглянул внутрь и не обнаружил меня. И вот теперь (когда меня и доктора затолкали в камеру, где мы уже побывали, когда нас вызывал мастер Нолиети) я понял, что сам виноват в своих несчастьях.

Доктор держалась великолепно.

Она шла высоко подняв голову и распрямив плечи. Меня же приходилось тащить, потому что ноги совершенно не слушались меня. Если бы мне хватило ума, я бы кричал, вопил и сопротивлялся, но я был слишком ошеломлен случившимся. На гордом лице доктора читались смирение и поражение — но никаких следов паники или страха. Я не обманывался на свой счет, прекрасно понимая, что и со стороны выгляжу ничуть не лучше, чем чувствую себя, а ведь я жалко трясся от ужаса, мои ноги стали как студень.

Стыдно ли мне признаться в том, что я испачкал штаны? Пожалуй, нет. Мастер Ралиндж был общепризнанным виртуозом мучений.

Камера пыток.

Мне показалось, что она прекрасно освещена. Из стен торчали факелы и свечи. Видимо, мастер Ралиндж любил видеть, что он делает. Нолиети предпочитал более темную и угрожающую атмосферу.

Я уже был готов к тому, чтобы выложить все о докторе и о ее работе. Я смотрел на дыбу, на клетку, на ванну, на жаровню, на ложе, кочерги, клещи и весь остальной инструмент, и моя любовь, моя преданность ей, сама моя честь превратились в воду и пролились по моей ноге на пол. Я знал: я скажу все, что от меня потребуют, лишь бы спасти себя.

Доктор была обречена. Сомнений у меня не оставалось никаких. Что бы я ни сделал, что бы ни сказал, это ее уже не спасет. Все было подстроено так, чтобы она не отвертелась от обвинения. Подозрительная записка, странное место встречи, путь отступления, подготовленный для настоящего убийцы, своевременное появление стражников в полной готовности, даже тот факт, что глаза у мастера Ралинджа горели, свечи и факелы в камере были зажжены, а жаровня растоплена… — все это говорило о существовании плана, о сговоре. Доктора заманили в эту ловушку люди, обладающие немалой властью, а потому я абсолютно ничего не мог сделать, чтобы спасти ее от страшной участи или хоть как-то облегчить наказание.