Святые грешники - Александр Лапин

Но Людмила отвечала уклончиво, стараясь не обидеть и одновременно не подавать поводы для новых вопросов.

— Он сказал, что мне предстоит много путешествовать. И что надо чаще любить мужа, — засмеялась она.

Странный это был диалог. Людей, которые ну очень хорошо друг друга знают. Безмолвный. Но в то же самое время абсолютно понятный им обоим.

Первое, что он отметил для себя, когда она, опоздав, как обычно, минут на двадцать, пришла — это изменения. Не то чтобы Галина сильно постарела — нет, фигура ее все еще была по-девичьи стройной. Но лицо, лицо! На лице появилось то общее выражение напряжения и какой-то подспудной тревоги, которое бывает у так называемых бизнесвумен, или по-русски, деловых женщин.

Дубравин для себя как-то отметил: «От женщин, работающих много и долго, и пахнет по-другому, чем от тех, кто живет домом, любовью, семьей».

Второе ощущение — какой-то неприкрытой, в чем-то даже наивной, на его взгляд, расчетливости.

Подтвердилось оно с первых минут разговора. Мужик, он, конечно, «дурак». Но все равно кое-что чувствует.

Озерова прямо спросила:

— Ну, ты развелся с Татьяной?

— Конечно! Развелся.

По ее глазам он сразу прочитал ее даже не мысли, а чувства: «Свободен. Значит, можно попытаться вернуть старые отношения. А вдруг…»

И он поторопился погасить этот огонек:

— Да, развелся! И оформил отношения с Людмилой! Живем хорошо. Дочка уже в четвертом классе.

И кожей почувствовал, как она разочарована этим его откровенным признанием.

«Странное дело! Ей кажется, что можно все переменить. Вернуть! Хм! После всего?»

И еще было одно, чего он боялся, идя на эту встречу. Он боялся, что снова вернется то горячечное возбуждение, та страсть, которая когда-то пылала между ними и толкала их друг к другу.

Но этого больше не было.

«Всё, перегорело! — подумал он. — Ну и слава Богу, что я наконец-то освободился от этого наваждения».

Но диалог, безмолвный диалог между ними не был еще окончен. Потому что для него, в сущности, Галина была уже не важна. Для него остался один важный момент. И этим моментом был сын. В сердце Дубравина он так и остался маленьким четырехлетним мальчиком, с которым они бегали по чернопесчаному пляжу в Турции, плавали в ваннах Клеопатры в Памуккале. И которого она то ли из ревности, то ли по расчету, то ли по глупости разлучила с ним.

Сидели они в ресторане узбекской кухни под названием «Урюк». Попивали винцо. И все получилось, как получилось. На его простой вопрос: как дела? — ее неожиданно прорвало. И она выдала со всею, видно, накопившейся откровенностью, что в семье у нее давно все распалось, рассыпалось. И ударило. Одним концом по ней, другим — по мужику. Что с Георгием тоже не все ладно, если не сказать, что все неладно. Ребенок — он уже давно не ребенок, а парень взрослый и «чудит по-взрослому». И она понять никак не может, чего он хочет от этой жизни.

— Не знаю, что и делать! Какой-то он не от мира сего. Странный! Как будто упал с другой планеты. Сюда. Чужой он в нашей семье. Понять его не можем. Дошло до того, что ребенок чуть не совершил суицид. Пришла с работы, а он себе все руки порезал.

— Как так?! — Дубравин аж подпрыгнул на месте от удивления и неожиданности.

— Да тут все! Несчастная любовь к суке-учительнице!

— Учительнице?!

— Да, одна гадина закрутила с ним, с подростком, а потом, как водится, бросила. В общем, целый роман и такая жуткая история.

— Ну а ты-то чего? Куда глядела? Твой мог бы поговорить по-мужски.

— В общем-то, я сама запуталась. И по совету одной подруги пошла к такому специалисту, знаменитому на всю Москву. Экстрасенсу не экстрасенсу, специалисту по гороскопам. Такая простая тетка… К ней вся Москва ходит. Она по числам считает.

— А как фамилия?

— Бобрина!

— А, ну да, Бобрина, — вздохнув, проговорил он, вспомнив Людкину наставницу. — Скорее она по гороскопам.

— Так вот она мне глаза и открыла.

— На что?

— На нашу жизнь. Судьбу. Она сказала, что самое большое взаимопонимание у него бы было… самая большая связь у него с его генетическим отцом… И ему бы пошло на пользу встретиться с ним. Только он в силах повлиять на него положительно.

«Да! — подумал Дубравин. — Единственный мужчина, за которого женщина готова отдать свою жизнь, это ее сын. Тут уж она будет стараться изо всех сил».

— А от этого хуже не будет? — сказал он. — У тебя и так в семье раздрай полный. Каждый сам по себе. А что будет с мужем, когда он все это поймет? Вы всю жизнь позиционировали его как отца. А теперь он кто будет? Он в петлю не полезет от таких новостей? Ты об этом подумала?

Она с досадой кивнула головой. Понимай, как знаешь!

И он опять удивился тому, что человек нисколько не меняется со временем. Что она так же, как и когда-то — двенадцать лет назад, — снова пытается решить проблему, запутав ее еще больше. Но промолчал. Почти за полвека своей жизни он твердо усвоил один, но очень важный урок. Иногда лучше промолчать.

— И еще Бобрина мне сказала, что по моим показателям у меня в принципе детей не должно было быть. Но, как она заметила: «Это твоя самодеятельность. Ты сама что-то себе построила. И теперь платишь за эту самодеятельность по полной. И будешь платить всю жизнь»…

— Правильно она сказала, — заметил Дубравин. — Я тоже плачу за то, что когда-то отказался от поиска любви. Женился, потому что считал: в моей жизни уже ничего такого, как с тобой, не будет никогда. И решил, что стерпится-слюбится. Так вот, не стерпелось и не слюбилось. За это теперь пришлось заплатить по полной программе. Выслушать немало. И отдать… Так вот.

— Я тоже плачу! — сказала Галина.

— Ты платишь за то, что разлучила отца с сыном, исходя из каких-то своих представлений о жизни, о карьере. Платишь своим счастьем, платишь счастьем сына, который живет в чужой семье. И мужем. Может, он, если бы ты тогда ушла, нашел бы себе новую бабу. Начал другую жизнь. А ты струсила. Не пошла… Теперь платишь…

— Ладно тебе! — с досадой махнула она. — Чего теперь говорить-то? Все прошло.

— Да, чего уж теперь говорить-то. Давай лучше выпьем.

Они выпили холодное белое.

Бутылка кончилась. Косоглазая официантка — то ли узбечка, то ли кореянка — с любезной улыбкой подскочила к столику:

— Может еще бутылочку?

Дубравин, конечно, против. Какая еще такая бутылочка, когда у него еще, как говорится, «день до вечера». Но Галина, наоборот, поддержала идею.

И бутылочка явилась, заставив Дубравина задуматься: «А не взялась ли она снимать стресс с помощью этого давно известного русским людям способа?»