Стамбул. Сказка о трех городах - Беттани Хьюз

а затем и он сам с Абу Бакром. На недавно сделанных из космоса снимках и фотографиях маршрута хиджры, протянувшегося на 210 миль, видно, какие суровые и какие гипнотически красивые здесь пейзажи. Изгнанники вышли из Мекки в сентябре и миновали причудливые, суровые серые скалы горы Тор, лавовые поля Даджана, поросшую колючим кустарником долину Кудайд, русла Ликфа и корявые скалы в окрестностях Аль-Халаика. По ночам мимо них беззвучно сновали лисы и верблюды.

Те, кто участвовал в этом переселении, называли эти края «местом, где разделяющий два мира барьер кажется очень тонким»{472}. Однако при этом хиджра была еще и совершенно реальным путешествием в реальном времени. Мухаммед бежал, потому что его радикальные, монотеистические взгляды были непопулярны в Мекке, и ему все время приходилось их отстаивать. На местных жителей почти наверняка совершались нападения, или газават, хотя многие исламские летописцы умалчивают об этом.

Известно, что однажды в Ясрибе построили простейшую мечеть: в доме Мухаммеда три древесных ствола поддерживали крышу, а камень указывал, в какую сторону молиться. В исламских источниках сообщается, что проповеди Пророк произносил, стоя на стволе дерева. Судя по моделям традиционных домов той эпохи, в помещениях, должно быть, стоял сладкий запах высушенных пальмовых листьев, а сквозь щели просачивались крапинки света. Все члены этой готовой к изгнанию группы были уверены, что всякий аспект жизни священен.

Хоть в средневековом обществе уже многие верования подразумевали присутствие Бога, но у ислама и его приверженцев было преимущество за счет новизны. Говоря о Боге, они особо подчеркивали его таухид – уникальность и единобожие. В битве при Бадре в 624 г. мусульмане победили курайшитов. А в 628 г. на них снизошло откровение о том, что во время молитвы нужно обращаться в сторону Мекки, а не к Иерусалиму. Были забыты кровные связи и прецеденты гражданского права. Их заменил высший закон Божий, который, следуя слову Мухаммеда, исполняли представители нового высшего племени.

Ислам утвердился в Ясрибе, который впоследствии называли просто аль-Мединой, «городом». И это возвестило о том, что это учение стало внутригосударственной, политической и военной силой. Изменения, произошедшие в этом «городе», почувствуют на расстоянии 2000 километров к северу, в другом «городе», He Polis. Лишь считаные поселения настолько сильно поражают наше воображение, что им не требуется название – Афины, Александрия, Медина, Константинополь, Рим, – достаточно сказать просто «Город».

Неприветливая красота этого края, где зародился ислам, похоже, объясняет его долговечность. Холодные пески, змеистые завитки этого будущего стекла навевают глубокие мысли о возможностях нашего мира. И в своем прощальном обращении пророк Мухаммед благословил эту предрасположенность: «Мне было велено сражаться с людьми до тех пор, пока они не скажут: “Нет бога, кроме Аллаха”». Еще один мусульманский лидер обосновал дальнейшие, столь же воинственные, речи, больше отдающие империализмом: «Другие народы попирали нас ногами, пока мы не попирали никого. Тогда Аллах послал нам Пророка – и это был один из нас… И одно из его обещаний: мы победим и покорим эти земли»{473}.

В 662 г. состав населения на Среднем Востоке был весьма разнородным. Здесь обитали племена кочевых аваров, многочисленные евреи, грузины, армяне, говорящие на латыни европейцы. Горожане говорили, в основном, на греческом. Не слишком единым было население и конфессионально: общины монофизитов соседствовали с православными христианами. Большинство были верными подданными Византийской империи, но некоторые – нет. Ставки в игре религий поднимались. После того, как Ираклий одержал победу над персидской династией Сасанидов, в Константинополе он стал (как упоминалось ранее) басилевсом – царем, помазанным Богом.

В это же время из Медины доносились вести о том, что у арабов тоже появился собственный пророк, точно так же лично связанный со Всевышним. Пророк, которому известно, что Бог обращается к его людям на их собственном языке.

Последователи Мухаммеда все больше и больше проникались самосознанием, а вот византийцам в эти сложные времена эти неофиты казались некой ничтожной проблемой. «Императору, – якобы говорили они, – едва хватает, чтобы заплатить своим солдатам… что уж говорить о [вас], собаках». Одного римского посланника, выражавшего подобное отношение, тогда убили и зашили в кожу верблюда{474}. Следовало бы обратить внимание на эти предвестники беды, ведь всего 14 лет спустя при Ярмуке византийцы, к своему большому удивлению, потерпели позорное поражение от этих самых людей, которых они сначала сочли досадной помехой.

В битве при побитом песчаными бурями Ярмуке некогда легендарная сплоченность римской армии была уничтожена.

У византийцев уже было столкновение с арабами в 629 г. в Муте, однако теоретически этим двум народам не было никакой нужды что-то делить друг с другом. Оборонительная линия Ираклия протянулась от Газы до южной оконечности Мертвого моря, тогда как арабы развернули свою деятельность южнее. Но из-за победы Ираклия над Сасанидами в Аравии воцарилось безвластие. Оружие потерпевших поражение продавали, его использовали наемники, готовые вверить себя первому встречному вербовщику.

Поле битвы при Ярмуке расположено вдали от побережья, за древними городами Тир и Сайда. Сегодня тут проходит контролируемая ООН линия прекращения огня между Сирией и занятыми израильтянами Голанскими высотами. Арабы вывели в бой около 25 000 человек. Византийцев было больше, но были и затруднения. Армией командовал брат императора Ираклия, Феодор, не то чтобы очень обаятельная личность. Греческие и армянские полководцы ругались по стратегическим вопросам. Казалось, все они недооценивали противника. Откровенно говоря, византийцы не стали бы ввязываться в это сражение, предполагай они, что оно окончится поражением.

И самое главное – через шесть дней ожесточенных боев исламская армия, казалось, сражалась только яростнее. У византийцев была зловещая репутация: они нередко торжественно проносили по городам отрубленные головы и руки врагов, пытали пленников на площадях. Однако новехонькое арабское войско под предводительством Умара ибн аль-Хаттаба из Медины и Халида ибн аль-Валида (который родился в Мекке, а умер в Хомсе), похоже, страстно жаждало победы. Рассказывали, что мусульмане могли сражаться на полуденной жаре без воды, а о жестокости арабских женщин-воинов на поле боя писали историки с обеих сторон. Под конец шестого дня битвы при Ярмуке огромное число византийцев были убиты или бежали. Вернувшийся в Константинополь Ираклий тут же узнал о страшном поражении{475}.

Чтобы найти какие-то мистические оправдания этому унизительному разгрому, описывались ужасающие клубы пыли. Однако истина гораздо прозрачнее. Отныне Константинополь перестал быть охотником, а стал дичью. Эта первая знаменательная встреча произошла