Воспоминания немецкого генерала. Танковые войска Германии во Второй мировой войне. 1939-1945 - Гейнц Гудериан

Уинстон Черчилль сегодня уже не так твёрдо уверен, что тогда он поступал правильно. Как он, так и Бевин явно отошли от прошлого требования. Им хотелось бы изменить, например, решения Ялтинской конференции, проходившей в феврале 1945 г., где было провозглашено: «Мы не ставим себе целью уничтожение германского народа, но только после искоренения нацизма и милитаризма будет существовать надежда на порядочную жизнь немцев и на место их в содружестве наций». Существует ли теперь надежда? Разумеется, существует. В нейтральных странах уже в феврале 1943 г., т. е. в тот период, который я описываю, яснее западных держав представляли себе будущее развитие европейских проблем. 21 февраля 1943 г. глава испанского государства Франко направил английскому послу сэру Самуэлю Гоуэру ноту, в которой говорилось:

Сэр Самуэль Гоуэр 25 февраля 1943 г., как мы предполагаем, ответил по поручению и с разрешения своего правительства: «Теорию, что Россия после войны создаст угрозу Европе, я не могу признать. Также я отклоняю мысль, что Россия после окончания боевых действий может начать против Западной Европы политическую кампанию. Вы констатируете, что коммунизм представляет наибольшую опасность для нашего континента и что победа русских способствовала бы триумфу коммунизма во всей Европе. Мы придерживаемся совершенно другого мнения. Разве может после войны какая-нибудь нация, полностью опираясь на свои собственные силы, подчинить Европу? Россия будет занята своим восстановлением, причём в большей степени она зависит от помощи Соединённых Штатов и Великобритании. Россия не занимает ведущего положения в борьбе за победу. Военные усилия совершенно одинаковы, и победу союзники одержат совместно. После окончания войны крупные американские и английские армии оккупируют континент. Они будут состоять из первоклассных солдат, они не будут потрёпаны и истощены, как русские части.

Я отважусь предсказать, что англичане будут самой мощной военной силой на континенте. Влияние Англии на Европу будет таким же сильным, каким оно было в дни поражения Наполеона. Наше влияние, подкрепляемое военной мощью, будет чувствовать вся Европа, и мы будем принимать участие в её восстановлении».

Вот что сказал сэр Самуэль, представитель Великобритании в нейтральной Испании Франко. Это звучало очень самоуверенно. Гитлер в своей инстинктивной неприязни к дипломатическим переговорам точно определил, что он не сможет договориться с западными державами. Его судьба, так же как и судьба германского народа, находилась на острие меча.

Во внутриполитической жизни отставка Редера и Шахта вызвала новое обострение. Казалось, государственный строй дал первую трещину.

Под впечатлением этих событий 18 февраля 1943 г. я поехал на поезде в сопровождении обер-лейтенанта Бэке в Растенбург (Растенборк, Восточная Пруссия), чтобы оттуда на самолёте вылететь в ставку. В поезде я встретил генерала Кемпффа, моего старого коллегу по бронетанковым войскам. От него я узнал некоторые подробности хода операций за прошедший год. В Растенбурге (Растенборк) меня встретил адъютант Кейтеля майор Вейс, который тоже не мог точно сообщить, зачем меня вызывает фюрер. С Кемпффом и с моим старым коллегой по инспекции автомобильных войск и по службе во 2-й танковой дивизии в довоенное время Шарлем де Больеном я вылетел в Винницу. 19 февраля во второй половине дня мы прибыли в Винницу и разместились в военной гостинице «Егерхое».

Утром 20 февраля прибыл шеф-адъютант Гитлера генерал Шмундт. Началась обстоятельная беседа о намерениях Гитлера и о возможностях их осуществления. Шмундт признался мне, что бронетанковые силы Германии вследствие всё возрастающего превосходства русских бронетанковых сил находятся в таком тяжёлом положении, что больше уже никак нельзя отказываться от их обновления. Мнения генерального штаба и министерства вооружения и боеприпасов по этому вопросу сильно расходятся, бронетанковые войска вышли у главного командования из доверия, а напряжённая обстановка настойчиво требовала поставить во главе этого рода войск энергичное и компетентное командование. Поэтомуде Гитлер решил поручить мне контроль над бронетанковыми войсками и желал бы узнать на этот счёт моё мнение. Я ответил Шмундту, что, принимая во внимание тяжёлое положение моего народа и моего рода войск, я готов последовать призыву Гитлера. Но я мог развернуть успешную деятельность только при определённых предпосылках; они нужны были мне тем более, что я только что перенёс тяжёлую болезнь и не хотел тратить свои силы в служебных конфликтах, в которые раньше меня неоднократно втягивали. Следовательно, я должен был требовать, чтобы я подчинялся не начальнику генерального штаба сухопутных войск и не командующему армией резерва, а непосредственно Гитлеру. Далее я должен оказывать влияние на разработку различных образцов материальной части танков, которой занимаются управление вооружения и министр вооружения и боеприпасов, так как без такого влияния восстановить боевую мощь этого рода войск немыслимо. Наконец, я должен иметь такое же влияние на организацию и обучение бронетанковых войск, военно-воздушных сил и войск СС, как и на организацию и обучение сухопутных войск в целом. Разумеется также, что все бронетанковые дивизии резерва сухопутных войск, все соответствующие школы должны подчиняться мне.

Я попросил Шмундта сообщить фюреру эту программу и в случае, если она будет одобрена, назначить меня на приём к Гитлеру. В противном случае лучше отказаться от использования меня на этой должности и отослать обратно в Берлин. Моя беседа со Шмундтом длилась два часа.

Вскоре после прибытия Шмундта в ставку фюрера последовал телефонный вызов; меня назначали на доклад к Гитлеру в 15 час. 15 мин. Я был принят точно в указанное время. Сначала Гитлер беседовал со мной в присутствии Шмундта, но вскоре мы остались с фюрером в его рабочем кабинете с глазу на глаз. После мрачного 20 декабря 1941 г. я не видел Гитлера. Он очень постарел за прошедшие 14 месяцев. Его манера держать себя не была уже такой уверенной, какой была раньше; речь казалась медлительной, левая рука дрожала. На его письменном столе лежали мои книги. Свою беседу он начал словами: «В 1941 г. наши пути разошлись. В то время между нами имели место недоразумения, о чём я очень сожалею. Вы мне нужны». Я ответил, что готов работать, если он сможет создать мне условия для плодотворной деятельности. Гитлер сообщил мне, что он намеревается назначить меня генерал-инспектором бронетанковых войск. Шмундт, продолжал он, сообщил уже о моём мнении по этому вопросу. Он, фюрер, одобряет его и просит меня разработать на этой основе инструкцию и представить её. Он заметил, что ещё раз прочёл все мои довоенные труды о бронетанковых войсках и убедился, что я уже в то время правильно предвидел ход развития. Гитлер сказал, что я должен отныне претворять свои идеи на практике.