Каталог катастрофы - Чарлз Стросс

Дорога к логову Энглтона ведет вверх и вдаль: обычно он работает в мрачном подвале на другой стороне вычищенного посреди Лондона квартала, который занимает Прачечная, но на этот раз он расположился в директорском кабинете, на верхнем этаже северного крыла.

В северном крыле по-прежнему сухо. Люди работают и ведать не ведают про обуглившихся зомби на выжженном и мокром полу западного крыла за соседней дверью. Некоторые на нас косятся – выглядим мы специфично: я в уличной одежде, грязный и мокрый насквозь, и детектив-инспектор Салливан в безнадежно испорченном дорогом костюме, но с гигантским пистолетом, намертво зажатым в руке. Но – по мудрости или глупости – никто не просит меня починить интернет и не возмущается тем, что мы грязными ногами пачкаем мытый пол в отделе кадров.

Когда мы входим в царство толстых ковров и пыльной тишины директората, Джозефина уже перестает дрожать, хотя глаза у нее все еще безумные.

– У тебя много вопросов, – кое-как говорю я. – Прибереги их на потом. Я тебе расскажу все, что знаю, и все, к чему у тебя есть допуск, как только позвоню своей невесте.

– У меня муж и девятилетний сын. Ты об этом подумал, прежде чем втягивать меня в этот безумный кошмар? Ладно, прости. Я знаю, что ты не хотел. Просто стрельба по зомби и жареные трупы меня немного расстраивают. Нервы шалят.

– Понимаю. Только постарайся перед Энглтоном нервами не махать, ладно?

– Да кто такой этот Энглтон? Кем он себя считает?

Я останавливаюсь перед дверью кабинета.

– Если бы я знал, не уверен, что мне можно было бы тебе это сказать.

Я стучу трижды.

– Входите.

Энди открывает нам дверь. В директорском кресле восседает Энглтон и играет с чем-то посреди широкого дубового стола, который, кажется, явился из тридцатых. (Позади него на стене висит карта, и примерно четверть ее – розовая.)

– Мистер Говард. Детектив-инспектор. Хорошо, что вы пришли.

Я присматриваюсь. Щелк. Щелк. Щелк.

– Ньютонов маятник. Очень в духе семидесятых.

– Можно и так сказать. – Энглтон слегка улыбается.

Шарики, которые летают туда-сюда между плечами маятника, не хромированы, у них заметная текстура: все они светло-коричневые с одной стороны, а с другой украшены темным или светлым мехом. И неровные, страшно неровные… Я глубоко вздыхаю.

– Нас ждала Хэрриет. Сказала, что мы опоздали и что ЦПУ распустили.

Щелк. Щелк.

– Да, она бы так и сказала, верно?

Щелк. Щелк. Щелк. Щелк. Наконец у меня не выдерживает терпение.

– И что? – спрашиваю я.

– Один мой давний знакомый по фамилии Ульянов когда-то сказал на удивление разумную вещь. – Энглтон похож на кота, который только что сожрал канарейку: лапки еще торчат из пасти; он хочет мне рассказать. – «Враги продадут нам веревку, на которой мы их и повесим».

– Но это ж Ленин сказал? – уточняю я.

По его лицу пробегает гримаса легкого раздражения.

– Это было до того, – тихо говорит он.

Щелк. Щелк. Щелк. Он щелкает по шарикам, чтобы они снова пришли в движение, и я вдруг все понимаю, и мне становится дурно. Все верно – ни Бриджет, ни Хэрриет, ни ее предшественник, ни загадочный мистер Маклюэн больше меня не побеспокоят. (Только будут являться мне в кошмарах про этот кабинет, вместе с видением моей собственной усушенной головы в какой-нибудь директорской игрушке, и сухой стук черепа – как вопль, который уже никто никогда не услышит.)

– Бриджет давно запланировала переворот, Роберт. Вероятно, прежде чем ты устроился в Прачечную – точнее, прежде чем тебя призвали на службу. – Он бросает на Джозефину долгий, оценивающий взгляд. – Она привлекла на свою сторону Хэрриет, подкупила Маклюэна, наложила собственный гейс на Восса. Они стали соучастниками в том, чтобы, как я полагаю, выставить меня некомпетентным и вероятным источником утечки перед Ревизионной комиссией – обычно они планируют нечто подобное. Я догадывался, что все идет в эту сторону, но мне не хватало твердых доказательств. Ты их мне предоставил. Но, увы, Бриджет никогда не хватало умения здраво оценить ситуацию. Как только она поняла, что я знаю, она приказала Воссу убрать свидетелей, а потом вызвала Маклюэна и начала свой маленький дворцовый переворот. И к ее собственному сожалению, она не смогла правильно вычислить моего непосредственного начальника, прежде чем лезть через мою голову наверх, чтобы добиться моего увольнения.

Он поправляет табличку на столе: ЛИЧНЫЙ СЕКРЕТАРЬ. Хранитель секретов. Чьих секретов?

– Матричный менеджмент! – восклицаю я, и у меня над головой наконец зажигается желтая лампочка. – В Прачечной же все построено на матричном менеджменте. Она вас увидела в табели о рангах на месте главы Центрального противомагического управления, а не в качестве личного секретаря…

Так вот почему он свободно распоряжается всем в кабинете директора!

– И это вы называете государственной службой?! – в ужасе спрашивает Джозефина.

– Вещи куда худшие происходят в Парламенте каждый рабочий день, – отвечает Энглтон; теперь, когда непосредственная угроза миновала, он выглядит совершенно невозмутимым: сомневаюсь, что он превратит ее в жабу, даже если она сейчас начнет на него кричать. – Вам наверняка знакома максима: «Всякая власть развращает, абсолютная власть – развращает абсолютно». Здесь мы каждый день имеем дело с силой, способной уничтожить ваш разум. Хуже того, мы не можем допустить общественного контроля, это слишком опасно – как отдать атомные шутихи трехлетним детям. Если захотите, попросите потом Роберта рассказать вам, как он сумел привлечь наше внимание.

С меня по-прежнему капает, я замерз, но уши у меня пылают.

Энглтон снова окидывает Джозефину взглядом.

– Мы можем снова наложить гейс и освободить вас, – тихо добавляет он. – Однако я полагаю, что вы можете принести куда больше пользы здесь. Выбор за вами.

Я тихонько крякаю. Джозефина косится на меня, цинично щурится.

– Если это у вас в отделе выдают за полевое расследование, то я вам жизненно необходима.

– Да. Вы не обязаны принимать решение сию минуту. Командировки, все такое прочее. Что до тебя, Боб, – говорит он, делая ударение на моем имени, – ты опять показал вполне удовлетворительный результат. А теперь иди и прими ванну, пока ковер под тобой не заплесневел.

– Ванная комната через две двери по коридору налево, – подсказывает Энди со своего места у задней стены: сейчас нет никаких сомнений, кто здесь главный.

– Но что дальше? – Вдобавок к тому, что я шокирован и несколько сбит с толку, меня снова начала одолевать зевота – как и всякий раз, когда меня перестают пытаться убить. – К чему все пришло?

Энглтон ухмыляется, как череп: