Рулетка колдуна - Александр Гейман

— Замечательно! — одобрила Данар. — Вот ты и снесись! Хотя бы это ты должен смочь, ты, рыцарь, помощник Вианора, паладин Анорийского Круга!

Дуанти хотел было что-то возразить, но не стал — Данар была права. Другого выхода все равно не было — если кто из них и мог дотянуться до мыслей капитана Хорса, то разве что сам Дуанти — все остальные даже не были с ним знакомы. «А ведь я смогу», — внезапно подумал Дуанти. Он отъехал чуть в сторону, припомнил науку Вианора и начал средотачиваться, отключаясь от всего вокруг.

— Ни, — кивнула Данар, — присмотри за своим другом, ему сейчас не до нас.

Она обратилась к Нимарре:

— Ну, принцесса, помнишь наш разговор о твоей сестре? Тебе пора призвать её. До Эль-Карди день-два пути.

И предупреждая возражения Нимарры, Данар ободряюще добавила:

— Ну-ну, только чур не спорить. У тебя получится! Ты и не знаешь, какая ты у нас сильная, принцесса Нимарра.

* * *

Сойги знала одно — Эспиро жив. И кроме того, очень неясно, очень отдаленно она чувствовала какую-то большую беду или опасность, что грозила ему, но увидеть это точнее у неё не получалось. Кто-то мешал — кто-то, очень могущественный и знающий, и духи не слушались Сойги, они боялись, они прятались. К тому же, сам Эспиро был глух к зову Сойги — если бы он откликнулся, если бы сам потянулся к ней! Но нет — Сойги так и не удалось тронуть его сердце за все эти годы — легче, наверное, было сокрушить Черного Сэпира, чем этот его лед. А все эта спящая, эта ненавистная кардоронка… Эх, Эспиро, неблагодарный Эспиро! Знал бы он, каким он сам может быть, какой он сам настоящий — тот, которого видела и любила Сойги, за которого она билась все эти долгие годы… И что же? — Сойги все-таки потерпела поражение, Эспиро не услышал её. Вот и получалось, что в этот грозный час сам же Эспиро не давал себе помочь.

— Сойги, — тихо прошептала шаманка, — эй, глупая девчонка, ты — подбитая птица, река несет тебя в море, Сойги!

Унчар, служанка-рабыня с Очаки, мокнущая поодаль под дождем, испуганно поежилась — она решила, что колдунья бормочет какое-то заклинание. Ей было холодно и сыро в этот ночной час на крепостной стене, но и ночь, и ненастье были нипочем по сравнению с тем страхом, что она испытывала перед Сойги. Хотя та не обижала Сойги все это время — они жили в запретной части замка, почти как затворницы, и работы у Унчар было не так много. Прислуга даже завидовала ей, особенно, когда наезжала в родовое гнездо дона Элсия, сестра дона Эспиро, а гостила она часто и подолгу и просто изводила всех слуг замка. Унчар была благодарна Сойги за то, что избавлена от всего этого, она даже была по-своему привязана к ведунье, но этот страх!

Служанка кинула робкий взгляд в сторону Сойги — и ледяная волна, студеней этого ливня, прошла по её телу: Унчар показалось, что кто-то, черный и страшный, стоит напротив ведуньи.

И верно, в этот самый миг Сойги решилась. Она спустилась со стены вниз, в свою комнату в подземелье, взяла барабан и прочее, что ей требовалось, и с Унчар вместе прошла в помещение, где она камлала чаще всего — иногда с Эспиро, но обычно с Унчар. Унчар стала отбивать ритм в углу комнаты, а шаманка отправилась в свое путешествие — ниже, все ниже, на самое дно, к Анги-гарифу.

«Не ходи!» — сказала ей сестра-волчица — но Сойги пошла. «Не ходи!» — попросили её шмель и полынь — но Сойги пошла. «Не ходи!» — велели ей предки, но Сойги не послушала и их.

«Что ты дашь мне, Сойги, если я проведу тебя к твоему мужчине?» — спросил Анги-гариф. «Выбирай сам», — отвечала Сойги. «Покажи мне всех», — велел великий владыка. Они пошли по замку, из комнаты в комнату, из залы в залу, мимо спящей челяди и стражников, и поваров, хлопочущих на кухне над завтрашней трапезой, и влюбленных пар, соединенных в объятиях у себя на постели или в потаенных уголках замка, — но Анги-гариф отвергал всех: «Нет, не то, дальше!» И наконец они поднялись в спальню доны Элсии, подошли к её роскошной постели с балдахином и отдернули полог.

Там лежали двое — дона Элсия с томным лицом и Гранти, замковый менестрель, — он посапывал с блаженной улыбкой на пьяном лице, и Сойги тоже улыбнулась. Она знала об этой связи и благоволила к Гранти — менестрель был единственным человеком в замке, кто был ей немного близок и, может быть, был способен понять её. «Он, — показал Анги-гариф, — я выбрал!» — и на миг сердце Сойги кольнуло — но только на миг.

«Элсия», — сказала Сойги. «Что ты делаешь здесь, колдунья?» — вскинулась знатная дона. Она всегда изображала высокомерие, разговаривая с Сойги, будто та была ей едва ли не рабыней, но на самом деле Элсия смертельно боялась шаманки, и Сойги знала это. «Элсия, Анги-гарифу нужна его кровь», — сказала Сойги. «Что? Как ты смеешь?!. Оставь нас!» — крикнула Элсия, но в голосе её был испуг, и она дрожала. «Эспиро в беде, Элсия. Владыка смерти обещал помочь, но ему нужна его жизнь и кровь», — повторила Сойги. Элсия затряслась и закрыла лицо руками: «Только не здесь!» — «Нет, здесь», — велел Анги-гариф. «Нет, здесь», — приказала Сойги. «Тогда… скорее! Ну, делай же!» — «Не я, — сказала Сойги, — ты». — «Я?!» — «Да, ты. Возьми его кинжал. Ну!»

Элсия вскрикнула во сне. Она приподнялась на постели, увидела покрывала, залитые кровью — или вином? — застывшую маску боли и ужаса на лице своего любовника, снова вскрикнула и провалилась в темное забытье.

«Ты ублажила меня, Сойги, — похвалил Анги-гариф. — Пойдем». И они понеслись сквозь грозу, прямо сквозь тучи и молнии — туда, на восток, к Эспиро. И вдруг, когда Сойги уже решила, что все удалось, прямо перед ними возникла стена, будто кто-то откуда-то с высокого-высокого неба раскатал полог. Со всего размаху они врезались в эту стену, но не пробили её, а лишь отлетели назад. «Ну же, владыка Анги! — взмолилась Сойги. — Пробей стену!» И они вновь устремились на препятствие — и вновь их отбросило. «Я не могу, Сойги, — сказал Анги-гариф. — Проси своих духов помочь тебе». — «Но ты обещал! Ты принял жертву!» — «Возьми её назад», — отвечал владыка. Он стремительно полетел вниз и скрылся под землей, и Сойги осталась одна.

А стена посветлела, стала прозрачной, и за ней Сойги увидела девушку-олиску со строгими беспощадными глазами. Она выставила руки вперед и не пропускала Сойги. «Пусти меня, олиска! — попросила Сойги. — Я иду к любимому, пусти!» Но та отрицательно мотнула головой, и Сойги поняла, что она защищает кого-то из своих и не даст ей пройти. «Будем биться, олиска?» Девушка кивнула. «Вернемся, Сойги!» — затосковала сестра-волчица. «Вернемся!» — попросили шмель и полынь. «Назад, Сойги, назад!» — заголосили духи. «Вперед!» — приказала Сойги — и тогда с небес полыхнула молния, и Сойги начала падать на землю, все быстрее и быстрее, так, что все вокруг слилось в белые и черные полосы.

Унчар испуганно вскрикнула и прекратила бить в барабан — затененная свеча под колпаком на полу вдруг погасла, и полумрак сменился кромешной темнотой. Кое-как, на ощупь, служанка добралась до лампы и развела огонь захваченными с собой спичками. Сойги лежала в середине комнаты без движения — и вдруг сильно застонала. Унчар осторожно приблизилась к ней с лампой в руке и снова вскрикнула: шаманка лежала на полу в совершенно мокром платье, будто вынырнула со дна моря, хотя она переодевалась в сухое перед камланием. Лицо Сойги было сильно обожжено, а под ней на полу растекалась лужа крови. И Унчар в голос закричала от ужаса.