Виза на смерть - Мария Шкатулова

— Мам, пожалуйста, не надо… Вон папа идет. — И быстро шепнула: — Договорим потом…

Валентина Георгиевна шмыгнула носом и спрятала платок.

— Вы чего тут? — спросил Василий Демьянович, подозрительно оглядев обеих поверх очков.

— Ничего. Гладим Машины вещи.

— Я вижу, как вы гладите, — беззлобно проворчал он, кивнув на гору мятого белья. — Всё секреты?

— Маша спит? — спросила Валентина Георгиевна, пряча глаза, и тут же добавила: — А ты чего хотел, отец? Проголодался?

— Маша спит. Обед скоро?

— Сейчас догладим и будем обедать, — сказала Валентина Георгиевна и направилась к холодильнику.

— Тогда я пошел, — буркнул Василий Демьянович, — можете продолжать.

За обедом Женя почти не ела. Василий Демьянович, заметив, что она рассеянно ковыряет вилкой салат, вопросительно посмотрел на Валентину Георгиевну, которая кормила Машу и ничего не замечала вокруг себя, а потом, не выдержав, спросил:

— Что с тобой?

— Ничего, папа. Голова разболелась. Из-за утюга.

— Понятно, — недоверчиво хмыкнул Василий Демьянович и опять недовольно покосился на жену.

— Ты что, отец? — переспросила та, поймав его взгляд. Василий Демьянович пожал плечами:

— Не знаю, что у вас тут происходило, но она ничего не ест.

Валентина Георгиевна взглянула на Женю, вспомнила их последний разговор и примирительно проговорила:

— Оставь ее в покое, отец. Проголодается — поест.

Едва дождавшись конца обеда, Женя встала из-за стола и бросилась в коридор.

— Ты уходишь? — бросила ей вслед Валентина Георгиевна.

— Я на минутку…

— Куда ты?

— Случайно не помнишь, в какой квартире живет Сапрыкина? — спросила Женя, натягивая куртку и озабоченно роясь в карманах.

— Понятия не имею. Что ты ищешь?

— У меня где-то была ее визитка…

— Что?

— Визитная карточка. А сейчас ее нет…

— Разве ты с ней знакома? — растерянно переспросила Валентина Георгиевна.

Не отвечая, Женя бросилась в комнату и схватила со стола записную книжку — визитка была там.

— Все в порядке, мама. Просто мне надо с ней поговорить. Я сейчас приду. Не волнуйся.

Женя вышла на лестницу и, убедившись, что лифт занят, пошла пешком, на ходу набирая номер Эммы Сапрыкиной.

— Эмма Михайловна? Здравствуйте! Это Женя Шрамкова… Вы сейчас очень заняты? Нет?.. Могу я к вам зайти на пару минут? — спросила Женя и вдруг почувствовала, что очень волнуется.

— Пожалуйста-пожалуйста, — с фальшивой любезностью проговорила Эмма Михайловна, с трудом сдерживая рвущееся наружу любопытство и торопливо собирая разбросанную по квартире одежду.

В субботу вечером Женя позвонила Гулину и спросила, не будет ли он возражать, если они с Митей заедут за ним на такси.

— Зачем? — удивился Гулин.

— Чтобы вы могли спокойно выпить.

— Я же не дама, — ответил тот, — такси я и сам могу взять.

— Да нет, не в этом смысле… — смутилась Женя, разозлившись на свою неловкость: — Гулин, миленький, вы не сердитесь. Просто хочется, чтобы вы отдохнули и немного расслабились…

Гулин не любил, когда его опекают, потому что считал, что мужчина сам должен уметь о себе позаботиться. Такси он вполне мог бы и не брать, а позволить себе немного выпить, даже будучи за рулем, но ему не хотелось, чтобы это видел Димка, которому он много раз объяснял, что бывает, когда за руль садятся пьяные дядьки и калечат другим людям жизнь. В то же время из-за Рыжей, которая будет смотреть на него своими зелеными глазами, выпить было совершенно необходимо. «Разберемся», — хмуро проговорил он, и Женя поняла, что настаивать бесполезно.

К тому же Гулин до сих пор так и не поговорил с Димкой и не был уверен, что тот согласится пойти в гости к незнакомым людям. Однако вместо того, чтобы начать убеждать его заранее, соблазняя возможностью увидеть настоящие модели кораблей, он малодушно ждал воскресенья, оправдывая себя тем, что Димка — единственное слабое место в его душе, которое не стыдно иметь любому, даже самому крутому мужику.

Татуся под Жениным руководством перемерила весь свой относительно скромный гардероб и остановилась на открытом черном платье, которое, по Жениным словам, выгодно подчеркивало белизну кожи и тициановский оттенок ее волос.

— Слушай, Женька, что с тобой? Я тебя не узнаю. Чтобы ты сидела со мной над кучей тряпок и выбирала, в чем мне быть на маленьком междусобойчике? Раньше такие вещи тебя никогда не занимали…

— Почему, занимали, — оправдывалась Женя, — просто мне лень было о них говорить.

— А сейчас не лень?

— Сейчас я хочу, чтобы Гулин сошел от тебя с ума. Поэтому надень вот это и распусти волосы.

— Может, он как раз не любит рыжих?

— Много ты понимаешь! Давай-давай! Посмотрим, как это будет выглядеть…

— Знаешь, — Татуся отодвинула тряпки и со вздохом опустилась на диван, — ничего из этого не получится… Зачем я ему? И потом, ты сама подумай — мент и еврейка. Ничего себе парочка!

— При чем тут это? — возмутилась Женя. — И вообще, какая разница — еврейка или узбечка, если ты ему нравишься? И потом, кто-то, кажется, еще недавно убеждал меня, что Гулин — не такой, как все?..

— Вот видишь, — рассмеялась Татуся, — ты хоть и интернационалист, а тоже считаешь, что в этой ситуации надо быть не таким.

В ночь с субботы на воскресенье выпал первый снег. Проснувшись и подойдя утром к окну, Гулин подумал, что в такую погоду Димка наверняка захочет поиграть в снежки, поэтому никакими калачами в гости его не заманишь, и, спустившись во двор, обреченно сел за руль своей старой «копейки».

Димка ждал его, стоя за забором. Щеки его были красными от мороза, а глаза — на мокром месте. «Что случилось?» — нахмурившись, спросил Гулин, и тут же из приоткрывшейся на первом этаже форточки до него донесся голос его бывшей жены:

— Не позже семи! — злобно орала она: — Ты понял, Андрей? Я тоже хочу когда-нибудь отдыхать!

Форточка захлопнулась.

— Почему так рано-то? — спросил Гулин, поправляя на Димке шарф.

— Мыться надо, — с отвращением пояснил мальчик.

— Тебя же мама по субботам моет?

— Не по субботам, а по пятницам. А в пятницу они в гости ходили. И в субботу тоже.

— Одни?

— Ленку с собой брали.

— А тебя почему не взяли?

— Не «не взяли». Я сам не захотел.