Западня для ведьмы - Антон Орлов

– А к кому меня приворожили? – поинтересовался Дирвен настороженно.

– Не задавай детских вопросов, это с ходу не определишь, – отмахнулся видный специалист по приворотам. – Главное, что не высокий, на рассудок не влияет, не создает почвы для манипуляций. Не лопай в другой раз что ни попадя, уж дотерпи как-нибудь до трапезной.

– Вот на кого у тебя встанет, тогда и узнаешь, – ухмыльнулся его коллега, известный пошляк.

Зашла речь о том, что стоило бы выяснить, откуда взялся пирожок с приворотным зельем в графском парке. Видимо, кто-то выбросил – то ли тот, кого угостили, то ли тот, кто намеревался кого-то приворожить, но передумал? Надо бы отправить к графу данг Чеглеруму дознавателя…

Выпровоженный в коридор Дирвен подумал, что они же теперь расследование затеют и, может, даже «виновных» найдут, и все по ложному следу… Эта мысль вызвала у него не раскаяние, а скорее ощущение некоторого неудобства, вроде рези в глазах или боли в натертой пятке. Он был до того измучен и опустошен, что даже не стал огрызаться на своих сторожей, которые потащили его в трапезную: архимаги распорядились впредь особо присматривать за тем, чтобы разжалованный первый амулетчик хорошо кушал и всегда был сыт.

К кому же эта омерзительная, такая омерзительная, что убить мало, и в то же время омерзительно прекрасная сволочь его приворожила? Оставалось надеяться, что не к тухурве, которая выглядывала вместе с гнупи из подвального окошка.

Соленурки, похожие на ящерок с переливчатой стеклянистой чешуей, сверкали на солнце, словно россыпь живых алмазов, сбежавших из ювелирной лавки. У Невьюронга, которого Суно ценил за изящество слога и способность подмечать такое, что увидит далеко не каждый, был, помнится, рассказ на эту тему… В памяти Орвехта впечатление от рассказа сплелось с ароматом превосходно сваренного горячего шоколада, в который добавили ложечку мятного ликера. Но какой там сейчас Невьюронг, какой, боги милостивые, шоколад с ликером – посреди этой обманчивой, как лабиринт, и раскаленной, как забытая на плите сковорода, сурийской равнины, неподалеку от соленого озера с кишащими на солнцепеке соленурками!

Сабил, почтительный молодой человек в матхаве, направляющийся в Пчеват к родителям, освободил один из двух своих дорожных мешков, натянул истрепанные кожаные перчатки и отправился на охоту. Ящерки, спасаясь от него, прыгали в воду или шныряли по каменным россыпям, усеянным кристалликами соли.

– Сколько поймаешь, я куплю за хорошую цену, – великодушно предложил Атабиш-нуба, торговец, которому больше некуда было спешить, потому что срок его сделки истекал завтра-послезавтра.

Останавливаться на дневной отдых они начали после того, как пала кляча Сабила. Сразу было ясно, что она доживает последние восьмицы, и ее прежние хозяева в Мепсахате обрадовались покупателю, как милости кадаховой: принесла им лошадка напоследок нежданно-негаданно какой ни на есть барыш!

На лошадь получше у парня не нашлось денег. Зомар-Джахур подкармливал ее сахаром – будто бы назло господину Бровальду, а на самом деле, как подозревал Орвехт, из сострадания к животному. Возможно, несчастная кляча напоминала ему что-то из его страшного раннего детства в неблагих землях.

Безлошадный Сабил теперь то шагал пешком, то подсаживался к молодым супругам – повозка у них была небольшая, двухместная, и ему приходилось пристраиваться на запятках. Он не жаловался.

Отставной ларвезийский офицер раскуривал трубку, его плутоватое обрюзгшее лицо затеняли поля шляпы с приплюснутой тульей.

Зачарованный проводник со связанными спереди руками сидел в скудной тени куста, усыпанного неприятно пахнущими красно-лиловыми цветами, каждый из которых был с целый букет. С другой стороны куст объедали верблюды. Пленник не пытался ни сбежать, ни освободиться от пут, и взгляд у него по-прежнему был безучастно-мутный.

Кебрехт устроился неподалеку от Суно и Зомара – то ли, несмотря на маскировку, чуял «своих», то ли просто решил держаться тех, кто во время стычек проявил себя круче остальных. Вероятно, и то, и другое. Еженощное возобновление заклинания личины занимало немного времени и благодаря артефакту, поглощавшему магическое «эхо», не могло быть уловлено волшебным народцем. Амулетчик Ложи все равно мог что-то заподозрить… Но это, пожалуй, не столь уж плохо.

Муж и жена молча сидели рядышком, как обычно. На его усталом лице с запавшими щеками читалась печаль, внутреннее напряжение, отдающая безумием тревога. Беспокоится о жене, которой скоро рожать. Однако проявляется это беспокойство исключительно в мимике и вздохах, а на деле он своей любезной ни руки лишний раз не подаст, ни словечком с ней не перемолвится, и не спешит обнимать, когда та жмется к нему плечом.

Неужели бы Суно с Зинтой стали вести себя так, словно промеж них кисейная ширма, которую боги не приведите опрокинуть? Или сурийка больна чем-то заразным? Или тут не обошлось без каких-то чар, обета, зарока – скажем, она благополучно разрешится от бремени лишь в том случае, если до родов супруги будут общаться как можно меньше? О таких вещах не годится судить наобум.

Образцово тихая спутница – живая иллюстрация к какому-нибудь сурийскому «Наставлению о женской скромности и двадцати двух других добродетелях, украшающих красоту» – покорно съежилась возле мужа, обхватив руками большой округлый живот. С головы до пят закутанная в усхайбу, она выглядела темной кляксой на солнечно-белесом пейзаже с зеленью скудного кустарника, голубым небом, лошадьми, повозкой, двумя верблюдами рыжеватой масти – и причудливым сооружением на заднем плане, как будто составленным из множества горшков и плошек, обшарпанных, кое-где издырявленных.

Для человека, не лишенного восприимчивости, стоянка представляла собой невеселую картину, но отрадно было то, что они теперь двигались куда нужно – на запад, к Пчевату, петляя лишь затем, чтобы обойти очередное препятствие. Орвехт предполагал, что реакция противной стороны не заставит себя ждать. Быть того не может, чтобы их сначала столько времени морочили, а потом просто так выпустили.

Сабилу повезло: все-таки изловил двух соленурок. Их сверкающие шкурки идут на изготовление дорогих вещиц, однако «хорошая цена», которую посулил Атабиш-нуба, оказалась существенно ниже рыночной. Парень торговался, но было ясно, что уступит. Из почтительности.

Орвехт перевел взгляд на скопление слоистых желтовато-серых «горшков», испещренных продольными бороздками: в высоту оно превосходило человеческий рост, хотя слепили его существа величиной с виноградину.

Гнезда хлибрифов – насекомых с мохнатыми тельцами цвета свернувшейся крови и тонкими коленчатыми ножками. Они не ядовиты, их укусы похожи на слабые щипки. Выползают наружу в сумерках, а от палящего солнца прячутся в своих постройках.

– Джахур! – ворчливо окликнул господин Бровальд. – Не бездельничай, каналья, налови мне хлибрифов для рыбалки. По карте впереди речка, ухой себя побалуем… Этих каналий можно достать, ежели по их домику чем-нибудь долбануть посильнее.

Приют для конфискованных детей напоминал Хеледике снадобье, в котором обволакивающая приторная сладость смешалась с едкой горечью.