Темные отражения. В лучах заката - Александра Бракен

Даже Зу. Даже Зу.

Он стукнул руками по столу.

– Есть только одна сторона. Это сторона дружбы, доверия и любви, и все должны быть именно на этой стороне, и я отказываюсь признавать, что существует какая-то другая сторона. Понимаешь?

Я моргнула.

– Да.

– И все же, – сказал Толстяк, – будучи сооснователем команды Реальность, думаю, что в гараже слишком идеализируют, как быстро это может сработать, и ваша беседа с Нико меня в этом убедила.

– Что думает Вайда? – спросила я.

– Ви сейчас в спортзале, – сказал он, – а не в гараже. И она, по своей природе, склоняется к той стороне, которая обеспечит стрельбу и взрывы.

Я кивнула, рассматривая сложенные на столе книги – это оказалась литература по медицине.

– Пытаешься понять, что не так с доктором Грей?

– Да, – признался он. – Добилась какого-нибудь прогресса на этом фронте?

Он слабо улыбнулся, и я ответила тем же.

– И это самое странное, – сообщила я. – Когда я пыталась заглянуть в ее сознание, пока она бодрствовала, все неслось с бешеной скоростью: яркие цвета и звуки, и быстро сменяющиеся образы. Но когда я попыталась снова после того, как она уснула, там были настоящие воспоминания. Цельные, полные.

– Тебе удавалось оставаться в ее сознании долго – имею в виду, в первый раз?

– Нет, меня от этого начало тошнить.

Парень кивнул, обдумывая это.

– Может, в этом и дело. Это единственный известный ей способ держать Оранжевых на расстоянии.

– Я тоже об этом подумала.

– Это выглядит логично. Если ты знаешь, что твой сын может прийти и перевернуть вверх дном все содержимое твоей черепушки, разве ты не попытаешься освоить несколько способов заблокировать его действия – защитить себя.

Кто-то достаточно умный и целеустремленный, чтобы придумать лекарство от этой болезни, предпринял бы все возможные предосторожности.

– Так что ее воспоминания на месте, и они не повреждены… – Толстяк внезапно смолк, проводя пальцем по краю страницы одного из открытых учебников.

– Где ты их взял? – спросила я, взяв в руки первый попавшийся том-кирпич.

– В книжном, – откликнулся он, а потом быстро добавил: – После закрытия. Вайда взяла их для меня, потому что я слишком сильно трусил, чтобы выходить из машины.

– Я рада, что вы там остановились, – отозвалась я, пролистывая страницы.

Большая часть книг была посвящена анатомии, но несколько – в том числе и та, которую я держала в руках, были о всяких нейроштуках, все с изображением человеческого мозга на обложке.

Парень поднял взгляд и посмотрел на меня с непроницаемым выражением лица.

– Клэнси может… он может вломиться в ум человека, верно? Что он может сделать, когда окажется внутри?

Я думала об этом.

– Повлиять на чувства человека, заморозить, так что ты не сможешь сдвинуться с места, а еще… проецировать образы в голову другого человека, чтобы он увидел какие-то другие места.

И тут раздался еще один голос.

– А еще он может… – Мы с Толстяком повернулись к Нико, который выглядел так, будто больше всего на свете хотел снова спрятаться за широким компьютерным монитором. – Он не просто… не просто заставляет застыть на месте. Он может заставить людей двигаться. Будто марионеток. Я видел, как он это делает, во время исследований в Термонде несколько раз. Он проникал в их головы посреди разговора, чтобы подслушать, что говорят другие. Ему было сложно с этим справиться. В последний раз, когда он попробовал это сделать, он проспал целые сутки, чтобы восстановить силы. У него началась ужасная мигрень, так что ему пришлось остановиться.

Толстяк посмотрел на меня взглядом, в котором явно читалось: Мигрень, а не человеческая порядочность.

– Он может влиять на чьи-то еще воспоминания? – спросил Толстяк. – Он может стирать их… на самом деле, я не думаю, что ты их стираешь, скорее подавляешь. А может ли Клэнси манипулировать чужими воспоминаниями?

– Он мог видеть чужие воспоминания… – Я замолчала на полуслове, едва не онемев от осознания, которое внезапно обрушилось на меня. – Но он видел мои воспоминания только тогда, когда я сама ему позволяла. На самом деле в Ист-Ривере он учил меня контролировать свои способности, потому что сам хотел разгадать, как я это делаю.

– Тот другой Оранжевый, которого ты знала, что он умел делать?

Мартин. Когда я подумала о нем, по коже побежали мурашки.

– Он управлял чувствами других людей.

Толстяк с заинтересованным видом пролистал книгу и нашел схему с обозначением разных зон мозга.

– Это восхитительно… вы все используете разные части мозга человека против него самого. Ох, прости, неудачно сформулировал.

Я подняла руку.

– Нормально.

– Это сложно объяснить, но хотя в сознании человека есть разные структуры, все они работают согласованно и различными способами. Поэтому на самом деле вы получаете доступ не к разным зонам мозга, а к разным системам внутри него. Например, лобные доли участвуют в формировании и воспроизведении воспоминаний, но этим же занимается и медиальная височная доля. Звучит убедительно?

– В некотором роде. Значит, ты думаешь, я как-то вмешиваюсь в разные этапы этого процесса в зависимости от того, что именно я делаю?

– Верно, – согласился он. – Я понял так, что «память» состоит из множества систем, и все они функционируют немного по-разному – например, создание воспоминаний, или воспроизведение одного из них, или даже хранение. – Он взял в руки книгу, которая лежала перед ним. – Память о том, что это за предмет, как его поднять, как читать страницы, как я к нему отношусь… все это разные системы. Мне кажется, что когда ты «удаляешь» чьи-то воспоминания, ты вовсе не удаляешь их, а просто нарушаешь работу нескольких ключевых систем и перенаправляешь их с реальных воспоминаний на вымышленные… или нарушаешь процесс дешифровки, прежде чем воспоминание обретет форму, и нейротрансмиттеры начнут действовать, так что человек не сможет…

– Ладно, но как переключаться между разными системами? Контролировать другие функции?

– Я не знаю, – признался Толстяк. – Как ты сделала это с Клэнси?

Это застало меня врасплох.

– Ты заморозила его на месте так же, как он обездвиживал Лиама и Ви. Что ты сделала иначе?

– Это было… намерение, я полагаю? Я замерла совершенно неподвижно и хотела, чтобы он сделал то же самое… – Я подавилась собственными словами.

Отражения.

Именно это он тогда сказал мне, когда я никак не могла догадаться, как выбраться наружу из той темноты, как разрубить связь между нами. Как только я воспроизвела какое-то воспоминание, точка соприкосновения с его сознанием сместилась обратно на память. Когда я замерла и захотела, чтобы он сделал то же самое, так и получилось.