Фокусник - Жан-Марк Сувира

Фокуснику становится трудно дышать, словно голову ему зажали в тиски и она вот-вот треснет. Он выпрямляется, неторопливо трогается и покидает квартал, направляясь домой. Приезжает он в крайне дурном состоянии. Ему кажется, что он зомби. Как только дверь за его спиной захлопывается, он падает в кресло: ему нужно подумать. В голове у него хаос, и в нем вертится лишь одна ясная, очевидная мысль: «Флики взяли ребенка под охрану». И одновременно у него возникает тысяча вопросов, а от ответов кружится голова. «Откуда они знают? Давно ли? Я в ловушке?» И так далее. Пару секунд он испытывает сожаление оттого, что демонов больше нет рядом: они могли бы помочь ему. Но они окончательно покинули его, и ему не хочется, чтобы они возвращались, он со всем справится сам. Лекюийе закрывает глаза и размышляет. Он приходит к выводу, что если флики действительно защищают ребенка, следовательно, им не удалось установить его, Фокусника, личность, иначе он бы уже лежал лицом в пол, в наручниках, с руками за спиной.

Но если флик узнал, где живет будущая жертва Фокусника, значит, продвинулся в своих поисках дальше, чем можно было предположить. Всю ночь Лекюийе сидит в своем кресле, уставившись в телевизор. Он пытается сообразить, какие ошибки допустил, если дошел до того, что этот мерзавец флик взял ребенка под свою защиту. Однако ответа на свой вопрос он не находит, и это его беспокоит. Из последнего выпуска новостей он не узнает ничего интересного. Он ждет рассвета, чтобы начать действовать. Но пока еще не знает как.

В баре по кругу обсуждают утренние новости, донельзя банальные. Весь день Лекюийе еле ноги таскает. Переезжая от одного клиента к другому, он не отрывает глаз от зеркала заднего обзора, с минуты на минуту ожидая увидеть там фликов, севших ему на хвост. На улице д’Аврон он решает больше не показываться. По крайней мере в ближайшее время. Но чувства сильнее его. Если за две недели ничего не произойдет, он потихоньку снова наведается туда. Отказываться от своей добычи он и не думает. Его мысли слишком поглощены этим мальчиком, чтобы он мог переключиться на что-то другое. Ему почти удается убедить себя в том, что флики были вместе с мальчиком по другой причине. Но поскольку полной уверенности в этом нет, он предпочитает осторожничать.

Под вечер Лекюийе отправляется к Да Сильве по расписанию. Старик сидит за конторкой и прилежно что-то записывает в своей тетради. Лекюийе настолько выбит из колеи после того, как увидел мальчика под охраной полицейских, что ему даже не надо делать над собой усилия, чтобы выглядеть маленьким, незначительным и растерянным. Соответствующее выражение возникает у него совершенно естественно, и это настолько бросается в глаза, что отец Да Сильва, заглянув ему в лицо, забывает обо всех своих подозрениях и испытывает к Лекюийе некую благожелательность.

— Что-то ты не в своей тарелке, парень. Что-нибудь случилось?

— Не знаю, — бормочет Арно Лекюийе, — устал. Голова болит вот уже три или четыре дня, и я от этого спать не могу.

— Может, тебе сходить к врачу и несколько дней посидеть дома? Как придешь в себя — вернешься. А мы тут как-нибудь справимся.

— Я сегодня вечером иду к своему психиатру. Поговорю с ним об этом.

— Держи меня в курсе и береги себя.

Арно Лекюийе приезжает к психиатру раньше времени. Ему не хватает смелости выйти из машины и подождать в приемной. Головная боль разламывает ему мозг, его тошнит, он почти отключается. И до последней минуты сидит в своем фургоне, прежде чем отправиться к врачу.

Тревно вернулся в свой кабинет незадолго до полудня. Он провел два жутких часа в больнице: один пациент пытался покончить с собой, двое других, как он чувствует, тоже готовы на это. Так что, садясь за стол, он пребывает не в лучшей форме. Секретарь приносит ему толстую стопку корреспонденции и посылку. Видя на упаковке имя отправителя, он улыбается. Это его старый приятель из Бордо, с которым он вместе учился в интернатуре. Распаковывая сверток, он видит внутри большую бутылку коньяка. На этикетке написано два слова: «Употреблять НЕумеренно». Следуя совету приятеля, Тревно наливает себе бокал коньяка — и находит его превосходным. Он спешит написать короткое благодарственное письмо своему другу, после чего начинает разбирать почту. Между двумя пациентами он наливает себе еще один бокал. Потом он вскрывает конверт с надписью «строго лично в руки» и видит внизу письма подпись Мистраля. Текст начинается следующим образом: «Прежде чем вы ознакомитесь с ксерокопией документа, прилагаемого к данному письму, я бы хотел объяснить вам, при каких обстоятельствах к нам попала эта бумага. Мы отправили группы во все парижские округа, чтобы проверить сотрудников фирм, занимающихся сантехникой. Одна из таких групп работала в двадцатом округе…»

Тревно прерывает чтение письма Мистраля, наливает себе третий бокал, несколько мгновений греет его в ладонях, а потом выпивает маленькими глотками. Он мысленно подсчитывает: выпито уже три бокала, — а сандвич был съеден в обед, то есть очень давно. Он чувствует, что понемногу пьянеет, и понимает, что не может адекватно работать, хотя и чувствует себя лучше. Звонок внутреннего телефона выводит его из задумчивости. Секретарь сообщает о приходе Арно Лекюийе. Психиатр отставляет бутылку коньяка и стакан на палас у ножки стола, потом поправляет галстук-бабочку, укладывает как надо прядь на макушке и звонит секретарше, с тем чтобы она пригласила Лекюийе войти. «Я совершенно пьян», — признается он сам себе.

С первого взгляда психиатр понимает, что у его пациента что-то не в порядке. Лицо у Лекюийе серое, на нем написано страдание. Когда маленький человек садится в кресло, Тревно обращается к нему со своим традиционным вопросом, хотя ответ уже знает:

— Как вы себя чувствуете?

— Не особо. Еле ноги волоку, и голова болит.

Психиатру хочется сказать: «У меня тоже болит голова, но это потому, что я напился». Вопросы-ответы продолжаются, психиатр записывает то, что рассказывает Лекюийе.

Фокусник сидит примерно на расстоянии метра от стола Тревно. Он смотрит на психиатра, иногда взгляд его перескакивает на картины, висящие на стенах, иногда — на предметы, стоящие на столе. В какой-то момент глаза его останавливаются на пальцах психиатра, то снимающего колпачок со своей перьевой ручки, то надевающего снова. А в десяти сантиметрах перед его пальцами поперек конверта лежит развернутый лист бумаги.

Фокуснику кажется, что узнает свой почерк, и он сначала думает, что у него галлюцинация. Это ксерокопия, но через несколько секунд он уже уверен: перед ним его собственный текст, заготовка, составленная, чтобы обвести вокруг пальца психиатра, и вот теперь она лежит у этого самого психиатра на столе, а тот ведет себя как ни в чем не бывало. Лекюийе трудно оторвать взгляд от этой бумаги. В его кипящем мозгу возникает миллион вопросов, а думать он уже не может. Психиатр чувствует, что Лекюийе соскочил с катушек. На протяжении минуты он ничего не говорит, а Лекюийе как будто не замечает этой долгой паузы. Когда врач снова возобновляет сеанс, один и тот же вопрос ему приходится повторять три раза, чтобы вывести Лекюийе из ступора.