Постарайся не дышать - Холли Седдон

– И они исчезли? – спросил Джейкоб.

– И они исчезли. Мне очень, очень жаль.

Джейкоб поцеловал крошечный носик сына. Взглянул на Фиону. И наконец встретился глазами с братом.

– Я знаю, брат, – ответил он. – Я знаю.

Она проснулась рано. Набрала полные легкие воздуха, так что холодное весеннее утро пробрало ее до самых кончиков пальцев, и заставила себя вылезти из накрахмаленных простыней, в которые плотно закуталась ночью. Потом, поеживаясь на холоде, плеснула в лицо теплой водой из умывальника.

Лекарства Алекс аккуратно засунула в боковой карман большой спортивной сумки. Одежду сложила в основное отделение.

Извинительные письма пошли в другой боковой карман. Можно было потихоньку двигаться. В буфете за завтраком она под неумолчный гул голосов выпила несколько чашек мятного чая и поклевала тост с джемом. Несколько человек подошли, чтобы обняться.

Несколько объятий на прощание – и вот она уже загружает сумку в такси и просит отвезти ее в больницу Танбридж-Уэллса. Машину вызвали на ресепшен; водители здесь знают, что вопросов задавать не надо. Интересно, подумала Алекс, сколько «выпускников» не удерживаются и выкладывают им свою подноготную безо всяких вопросов – рефлекс, выработанный неделями групповой терапии?

* * *

Мэтт ждал ее в кафе, баюкая в руках чашку с землистосерым кофе. Перед ним на столике лежала ее статья. Когда она вошла, он встал и сделал шаг ей навстречу. В первые мгновения она просто стояла и смотрела на него и ждала, пока успокоится сердце. Мэтт тоже смотрел; оглядев ее с ног до головы, он решительно сказал:

– Ты отлично выглядишь.

– Ты тоже.

Как всегда, подумала она.

– Как прошло лечение? – спросил он, когда они коротко и небрежно обнялись.

– Ну, ты знаешь. – Она пожала плечами; вряд ли ему это интересно.

– Но я ведь на самом деле не знаю. – Тон у него было извиняющийся.

– Ну, это работает. Помогает. Мне не хотелось бы углубляться.

– Ну да, конечно, извини. Это просто фантастика! – воскликнул он, указывая на газету.

– Без моего источника в полиции ничего бы не вышло, – улыбнулась она.

Статья на два разворота вышла, пока Алекс была на лечении, и она ее еще не видела. Сверху жирным шрифтом набрано ее имя. Под ним – маленькая фотография, взятая с какого-то пропуска. В центре первого разворота Эми обнимает за плечи Бекки и Дженни, и все трое безудержно хохочут.

На второй странице – Саймон крупным планом. Еще не такой тощий и жилистый и без седины. Красив до умопомрачения. Но когда она впервые увидела его вживую, то поразилась: худой как скелет и взгляд затравленный. В суд он явился с подбитым глазом и опухшим носом, и его даже стало почти жалко.

Экстрадиция Саймона заняла не одну неделю. Его разыскивали в нескольких странах по обвинению в изнасилованиях и похищениях. Он называл себя Грэхем Барнс. Первое имя отца и девичья фамилия матери. Не очень-то изобретательно – однако псевдоним прекрасно проработал пятнадцать лет.

Свидетелями обвинения выступали Том и Каролина. К сожалению, школьную сумку Эми так и не нашли, а машину Саймона уже давно сдали на металлолом.

Все было очень шатко, и неизвестно, признали ли бы его виновным, если бы не главный свидетель.

Эми.

Учитывая тот факт, что во время предыдущей «игры в теннис» Эми сильно перенервничала, судья и медики сошлись на следующем: ей зададут только десять вопросов, и при первых признаках тревоги все тут же прекратят; защита и обвинение должны заранее подготовить по пять вопросов и представить их на согласование.

На экранах появилось изображение, и в зале суда повисла мертвая тишина. На заднем плане Эми лежала на спине в капсуле магнитно-резонансного томографа; прямо перед камерами за пультом управления с сосредоточенным видом сидели Питер Хейнс с помощниками. Мониторы вверху показывали, что никакие зоны мозга пока не активны.

Доктор Хейнс слегка дрожащим голосом объяснял Эми правила. Если ответ «да», она должна представить, что играет в теннис; если «нет» – представить, что расслабленно лежит в теплой воде.

– Вас зовут Эми Стивенсон? – спросил он в качестве теста.

«Теннисный» участок мозга загорелся красным; по краям языками пламени замерцали оранжевые и желтые всполохи. Казалось, все присутствующие в зале затаили дыхание.

Твердым четким голосом доктор зачитал вопросы защиты, делая между ними большие паузы.

– Вы знаете, где вы?

Нет.

– Вы знаете, сколько вам лет?

Нет.

– Вы знаете, который сейчас год?

Нет.

– У вас что-нибудь болит?

Нет.

– Вы знаете, кто напал на вас восемнадцатого июля тысяча девятьсот девяносто пятого года?

Короткая пауза… и теннис.

* * *

Защита пыталась дискредитировать свидетельницу как путающуюся в показаниях и недееспособную. Обвинение поменяло тактику.

– Эми, – читал доктор согласованный текст, – вам будет предложено еще пять вопросов. По-прежнему представляйте, что играете в теннис, если хотите ответить «да» или подтвердить нужный вариант; все остальное время представляйте, что расслабленно лежите в теплой воде. Итак.

После короткой паузы в колонках снова послышался голос доктора. Теперь он звучал заметно громче и решительней.

– Эми, мы просим вас произнести по буквам имя нападавшего. Первый вопрос. Какова первая буква имени? A, B, C, D, E, F, G, H, I, J, K, L, M…

Доктор зачитывал алфавит, и с каждой буквой публика все сильней подавалась вперед к экранам.

– N, O, P, Q, R, S…

Теннис.

Все присутствующие ахнули в один голос. Сидящий в окружении двух адвокатов Саймон понурил голову.

– Вторая буква, – невозмутимо продолжал голос в динамиках. – A, B, C, D, E, F, G, H, I…

Теннис.

Все уже знали, что будет дальше. Все, кроме Сью Арлингтон. Simon. Саймон.

* * *

На следующей неделе старшина присяжных после затянувшейся паузы искоса глянул на Саймона и наконец объявил:

– Мы признаем подсудимого виновным.

Правой рукой Джейкоб сжал руку Фионы, левой – руку Дженни. Бекки бросилась обнимать Алекс. Боб плакал, обхватил голову руками; рядом была его жена Джуди. Том отсутствовал: после дачи показаний он был уже не в силах находиться в зале суда и в последние дни слушания присматривал за маленьким племянником.

Сью весь процесс просидела в первом ряду рядом с мужем; запавшие глаза Грэхема больше не сияли. Когда зачитали приговор, у нее вырвался какой-то звериный стон, от которого все присутствующие на секунду замерли.