Претендент на престол - Владимир Войнович

Донесение Курта было получено адмиралом Канарисом вовторник. Вечером того же дня на очередном совещании у фюрера, посвященномобсуждению деталей операции «Тайфун» (операция по захвату Москвы), Канарис вчисле прочих данных своей разведки доложил о донесении из Долгова. Гитлерадонесение неожиданно заинтересовало.

– Кто он, этот русский? – переспросил Гитлер.

– Князья Голицыны – одна из стариннейших дворянских ветвей,– объяснил Канарис.

– Это я понял, – перебил Гитлер. – Я спрашиваю, это вашчеловек?

Канарису показалось, что Гитлер чем-то недоволен, и онбыстро ответил, что в его агентуре таких не значится.

– Жаль, – сказал Гитлер. Он вскочил и забегал по кабинету. –И все-таки, господа, это прекрасный симптом. До сих пор, кажется, ничегоподобного не было.

Да, не было. Хотя он и рассчитывал на мощь своих вооруженныхсил, но он не думал, что сопротивление русского народа будет столь упорным. Онбыл уверен, что русские только о том и мечтают, что сбросить с себя ярмокоммунистического рабства. Он думал, что они будут выходить навстречу еговойскам с хлебом-солью. Как всякий диктатор, Гитлер был не только жесток, онбыл сентиментален. Планируя уничтожение народов, он в глубине души хотел, чтобыэти же народы, евреи, цыгане, поляки, русские, любили его как своегоосвободителя.

Его поражало, почему русские не восстают против большевиков,почему не идут навстречу его войскам.

– Господа! – остановившись посреди комнаты, он высоко поднялруку, давая понять, что принимает историческое решение. – Я думаю, мы должныпомочь этому русскому. Мы не имеем права оставлять его одного в беде. И мы ему,– он вытянул горизонтально указательный палец, – поможем.

– Но, мой фюрер, я повторяю, – сказал Канарис, – я не знаю,кто он. В моей агентуре такого человека нет.

– Мой фюрер, – вмешался молчавший до этого Гиммлер, – вРоссии, помимо агентуры адмирала Канариса, существуют и другие службы.

– Ты хочешь сказать, что этот… как его… Голицын твойчеловек?

– Я должен это проверить, мой фюрер. – Гиммлермногозначительно улыбнулся.

Гиммлер, конечно, не думал, что мифический князь состоит унего на службе, но, видя, что фюрер затевает какое-то новое дело, решил тут жек нему примазаться. Это понял и Канарис; понял и Гитлер, но, увлеченный новойидеей, он рад был косвенной поддержке Гиммлера.

– Это замечательно! – говорил Гитлер, ходя по комнате иразмахивая руками. – Это изумительно. Это превосходно! Гудериан! – закричал он.– Где сейчас находятся ваши танки?

Генерал-полковник Гудериан встал, одернул мундир, посмотрелна часы, как бы выжидая наступления именно того самого точного момента, окотором начал говорить:

– В данный момент, мой фюрер, мои танки в районе Каширы,прорвав оборонительный заслон русских, вышли на прямую дорогу к Москве.

– Вы их повернете к Долгову!

– Как? – вырвалось у Гудериана.

Вскинул голову Браухич, задергал шеей генерал-полковникГальдер. Один только Кейтель сидел по-прежнему невозмутимо. Даже Гиммлерпосмотрел на фюрера с опаской, но тут же опустил глаза.

– Но, мой фюрер… – У Гудериана в глазах стояли слезы. – ДоМосквы осталось всего восемьдесят километров. Мои танки ворвутся в нее с ходу.

– Ваши танки ворвутся в нее с ходу, но сначала пусть онивозьмут Долгов, пусть освободят этого несчастного князя. Право, оставить его вбеде было бы неблагородно. Я бы себе этого никогда не простил.

Тут поднялся ужасный переполох. Все генералы вскочили наноги, и все, перебивая и отталкивая друг друга, кричали:

– Мой фюрер! Мой фюрер! Мой фюрер!

– Молчать! – Фюрер хлопнул ладонью по столу и затряс ею отболи. – Всем замолчать! Говорите по одному. Что? Чем вы недовольны?

– Мой фюрер, – выступил вперед фельдмаршал фон Бок, – вданных условиях, когда наши войска находятся на подступах к Москве…

– Я вас понял, фон Бок, и объясняю: взять Москву мы успеемвсегда.

– Но я полагаю… – приблизился фон Браухич.

– Все! – раздраженно сказал Гитлер и снова хлопнул рукой постолу. – Полагать вы могли до того, как я принял решение. Теперь вы обязанытолько лишь исполнять. Что стоите? Все свободны.

Генералы и маршалы покорно двинулись к выходу.

В кабинете остались только Гитлер и Гиммлер. Гитлерпродолжал бегать по комнате, размахивать руками и выкрикивать:

– Ничтожества! Мелкие твари! Козявки! «Я полагаю…» Кто вытакие, чтоб полагать! Навешали на себя ордена и погоны и думаете, что выдействительно стратеги и полководцы. Да я с вас в один миг все это посдираю, ивы будете у меня голенькие. Ничтожные глупые старики с обвисшими животами!

Гиммлер сидел в мягком кресле и с легкой улыбкой наблюдал заистерикой своего вождя.

– Но, мой фюрер, – сказал он с легкой улыбкой, – не стоит наних так сердиться. Дюжина средних умов никогда не сможет постичь одной мыслигения.

– Льстишь? – повернувшись к нему, быстро спросил Гитлер.

– Льщу, мой фюрер, – сказал Гиммлер, и оба веселорассмеялись.

Говорят, в Москве какого-то октября была всеобщая паника.Никто не знал, что происходит на фронте, никто не работал, никто никому неподчинялся. На вокзалах творилось что-то невероятное. Люди осаждали стоявшие напутях теплушки и вагоны электричек, во всех направлениях, лишь бы из города,ехали на машинах, мотоциклах, лошадях, велосипедах, шли пешком, толкая передсобой тачки с пожитками. Метро не работало. Магазины, банки, сберкассы былиоткрыты: заходи, бери, если чего найдешь. Возле помоек лежали груды сочиненийМаркса – Энгельса – Ленина – Сталина и других подобных авторов. Брошенныехозяевами голодные собаки, бродя меж фолиантами, внюхивались в них и воротилиморды, тоскливо повизгивая.

На улицах не видно было ни военных патрулей, ни милиции,райкомы и райисполкомы не действовали, власти не было.

Говорят, что в тот день немцы могли взять русскую столицуголыми руками.

Почему же они этого не сделали?