Братья Карилло. Когда мы упали - Тилли Коул

После переезда в Сан-Франциско я отдал Леви в приличную частную школу – футбольную школу, – и он получал хорошие оценки. Он всерьез занимался футболом, и почти каждый университет в этой проклятой стране хотел, чтобы через пару лет самый талантливый ресивер, какого я когда-либо видел, играл в составе их команды.

Конечно, Леви предпочел бы играть за «Тайд», свою домашнюю команду, но он не собирался возвращаться в Таскалусу. И я бы ему этого не позволил. Он вышел из банды, и больше не стоило даже приближаться к территории Холмчих.

Я чертовски гордился малышом… Мама тоже бы гордилась тем, каким он стал.

– Мы готовы идти? – нервно спросил Леви, и Лекси отпустила мою руку и подошла к нему, чтобы обнять. Неловкими руками Леви крепко обхватил ее за спину. Я заметил, как она слегка вздрогнула, но это был Леви, и он ее обожал. Лекси стала для него кем-то вроде матери, убеждаясь, чтобы в жизни ему хватало родительской заботы.

У эльфенка в груди билось золотое сердце.

– С тобой все будет хорошо, милый. Мы рядом, – проговорила Лекси, отстраняясь, и погладила руку Леви.

– Я знаю, Лекс. Просто все это странно, – Леви пожал плечами и, шагнув вперед, я обнял его, а потом обхватил ладонями щеки малыша.

– Andrà tutto bene, fratellino mio. Te lo guiro. – «Все будет хорошо, братишка. Клянусь».

Лекси ушла в спальню, дав нам возможность побыть наедине, и через несколько минут вновь появилась, осторожно сжимая в руках маленькую золотую урну.

Она ободряюще улыбнулась мне, и я понял, что время пришло.

* * *

Когда я рос, мама рассказывала мне, что Понте Веккьо, мост, построенный в тринадцатом веке через реку Арно, стал для нее самым дорогим местом на Земле. Он символизировал ее дом, Флоренцию, ее корни, и она мечтала однажды показать нам всю его красоту.

Но ей не представилось такой возможности.

Когда мама умерла, развеять ее прах в Алабаме казалось мне неправильным. Мамин дом находился здесь; Италия была ее душой и сердцем. И пришло время ей вернуться сюда навсегда.

Мы с Леви и Лекси медленно шли по Понте-Веккьо; эльфенок держала нас за руки – наша скала в это самое напряженное время.

В этот солнечный зимний день культовая туристическая достопримечательность оказалась необычно безлюдна. Словно бы Господь знал, для чего мы пришли сюда, и в знак Своего почтения предоставил немного уединения, дабы мы могли попрощаться с Его дочерью.

Мы миновали ряд маленьких домиков, выстроившихся вдоль старого моста, и я задумался, какой из них принадлежал маминой семье. Ее бабушка до самой смерти жила в одном из старинных крошечных домишек, и мама говорила, что росла в самом прекрасном месте на свете.

Я с удивлением рассматривал мост и малюсенькие домики, представляя себе, как мама бегала здесь ребенком, играла с друзьями, пела для местных жителей прекрасным сопрано и танцевала, раскинув руки в стороны, наслаждаясь легким ветерком.

Эта мысль принесла мне покой.

Когда мы добрались до середины моста, я перегнулся через старую каменную стену и взглянул вниз на бегущую воду. Я почувствовал, как рука Лекси легла мне на спину.

Время пришло.

Выпрямившись, я посмотрел на Леви и обнял его за шею. Он поймал мой взгляд. В глазах брата стояли слезы, но, словно чемпион, малыш держал себя в руках.

Отпустив брата, я взял маленькую урну двумя руками, едва ли замечая, что люди из соседних домов вышли на улицу и смотрели на наше прощание.

Подойдя ближе к стене, я окинул взглядом средневековый город и почувствовал охватившее меня умиротворение. Этот город благодаря маме стал частью меня. Флорентийский Дуомо[52], Палаццо Медичи-Риккарди[53], все это. В моих жилах текла не только кровь Алабамы, и я гордился своей принадлежностью к зелено-бело-красным[54].

– Малыш? – прошептала Лекси и положила голову мне на плечо. – Может, хочешь сказать несколько слов? Все-таки случай особый.

Крепче стиснув урну в руке, я глаз не мог отвести от сверкающей на солнце позолоты. Повернув голову, я поцеловал в макушку невесту, вдохнул ее сладостный аромат, чтобы набраться сил.

Глубоко вздохнув, я уставился прямо на урну, так крепко сжимая ее, что побелели костяшки пальцев. И заговорил, слова шли прямиком от сердца.

– Мама, я знал, что этот день скоро наступит. Целый год я планировал это, упорно трудился, чтобы ты мной гордилась… – Я взглянул на Леви, который обнял меня за спину и крепко сжимал руку Лекси, и встретился с ним взглядом. – И Леви тоже. – В горле встал ком, но я откашлялся и сумел продолжить. – С тех пор, как ты ушла от нас, мама, многое случилось. Твоя мечта теперь стала реальностью, и я играю за «Сорок девятых» из Сан-Франциско. У меня все хорошо, мама. Очень хорошо. В этом году мы добрались до Суперкубка, но проиграли «Морским ястребам». Роуму, мама. Ты бы с радостью смотрела, как мы оба играем.

Я тихонько рассмеялся, вспомнив, как Роум похлопал меня по спине и сказал:

– В следующем году.

– Лев учится в хорошей школе, усердно трудится, а Акс…

У меня задрожали руки, когда я подумал об Акселе. Он все еще находился в заключении, отсидев лишь год из десятилетнего срока за распространение наркотических веществ класса «А». Я навещал его по мере возможности и пообещал: когда брат выйдет, то переедет к нам.

Девять лет.

Девять лет до того момента, как он сможет выбраться и начать новую жизнь.

– Ну, Акс тоже неплохо справляется. Он не высовывается и не лезет в неприятности. И он учится, ма. Акс получит диплом по экономике. Ты можешь в это поверить? Он сумеет чего-нибудь добиться, это уж точно. Им ты тоже будешь гордиться.

Глаза наполнились слезами; нас окутал прохладный ветерок. Словно бы мама все слышала, и мне чертовски тяжело было ее отпустить.

– Малыш? Ты хорошо справляешься. Ti amo, – прошептала Лекси, и я каким-то образом нашел в себе силы продолжить.

– В этой жизни тебя обманули, мама. Обладая сердцем из чистого золота, ты получила лишь угольно-черную жизнь. Но никогда не жаловалась. А просто делала лучшее из того немногого, что было, и любила своих мальчиков больше, чем кто-либо мог когда-либо мечтать. Я знаю, Алабама так и не стала тебе домом. Ты всегда хотела вернуться сюда, снова бегать среди кипарисов, петь на центральной сцене Веронского театра и делить трапезы со своей семьей. Но у Бога на тебя оказались другие планы. Он знал, что, будучи слишком молодой, ты уже отдала столь многое, и захотел забрать тебя к себе, в рай. Но, прежде чем уйти, ты все же решила убедиться, что с нами все будет в порядке. И у меня все сложится хорошо. Ведь ты распознала мое чудо, когда я сам оказался слишком слеп, чтобы его увидеть.