Осада - Иван Алексеев

Выбравшись на дорогу, путники расположились на отдых в придорожном леске, а Михась, одетый, как и все, в европейское платье, отправился в расположенную невдалеке ливонскую деревню, чтобы нанять карету до Ревеля. В деревне, через которую проходила большая дорога, многие промышляли извозом. Вид и манеры Михася не вызвали подозрений, предложенная им плата и задаток были достаточно щедрыми, и через час большая весьма приличная карета с Михасем внутри и двумя дюжими возницами на козлах подкатила к месту расположения честной кампании.

Быстро загрузившись, путешественники покатили в Ревель. Кучер и его напарник были вооружены довольно новыми большими мушкетами устрашающего вида и топориками на длинных рукоятях. Они, надеясь на свой грозный вид, а также на рейтар фон Гауфта, регулярно патрулировавших стратегическую тыловую дорогу, не очень-то опасались лихих людей. Эта беспечность их и сгубила. Рейтары уже второй день куда-то запропастились, а грозные мушкеты возниц послужили причиной, по которой сидевшие в засаде некстати упомянутые лихие люди благоразумно решили не пытаться взять молодцов в плен, а снять их меткими выстрелами.

Выстрелы грянули. Убитые возницы рухнули с высоких козел. Лошади понуро стали, опасливо косясь на выбегавших из леса людей в неприметных серых камзолах.

Пассажиры кареты, в отличие от лошадей, отнюдь не впали в ступор. Михась, как старший по званию, тут же отдал четкие короткие приказания, понятные его товарищам без долгих объяснений:

– Прорываемся в лес! Я брошу бомбу, мы с Ка…с Мэри – на крышу, сержанты – на землю! Залп – прорыв!

Он показал рукой направление прорыва вправо по ходу кареты, и, увидев, как округлились от удивления глаза сержантов при виде скинувшей плащ вооруженной до зубов Катьки, рявкнул:

– Потом объясню!!! Готовы?! Пошли!!! (Это была известная сейчас на весь мир команда спортивных стартеров: Ready? Go! Понятно, что задолго до зарождения спорта она использовалась в войсках.)

Михась швырнул бомбу через окно. Сержанты упали на пол, резко распахнули обе дверцы и выкатились наземь. Михась с Катькой, ухватившись за край крыши каждый со стороны своей дверцы, закинули ноги вверх, и, совершив классический подъем переворотом – основное зачетное упражнение на перекладине в русских войсках во все времена, – взлетели на крышу кареты. Конечно, нападавшие в серо-зеленых мундирах попытались их убить. С похвальной меткостью и сноровкой засевшие в придорожных кустах стрелки выпалили по карете, целясь, как и положено, в середину дверцы на уровне груди сидящих в карете людей. Но их пули просвистели сквозь пустое пространство.

Слившись с вражеским залпом, грохнула бомба Михася. С крыши и с земли грянули четыре метких пистольных выстрела, расчищая проход через цепь засевших вдоль дороги неприятелей. На ходу с лязгом выдирая из ножен абордажные сабли и кортики, наша четверка рванула на врага сквозь не успевший рассеяться пороховой дым. Нападавшие, несомненно, рассчитывали, что попавшие в засаду путники, как все нормальные люди, укроются внутри кареты или спрячутся за ней и примутся отстреливаться. Но не на тех они напали! Причем в самом прямом смысле этого выражения. Отбиться от численно превосходящей засады можно только ответной дерзкой атакой. Мало кто это понимал, но еще меньше было тех, кто применял на деле эту наглую тактику. Понятно, что в число немногих входили флагманские морские пехотинцы и поморские дружинники. Короткая, как предсмертный вскрик, рубка, и они уже бежали по лесу, оставив ошеломленных врагов далеко за спиной.

– Отдайте мне мушкеты! Я прикрою! Мэри! Веди группу по дуге вправо! – приказал Михась.

Сержанты уже перестали чему-либо удивляться. Они прекрасно видели, что девушка бежит по лесу легче и быстрее, чем они сами. «Наверное, натренировалась в джунглях,» – вновь, как и давеча на берегу озера, подумали морские пехотинцы, и, сняв со спины мушкеты и оставив их Михасю, устремились за девушкой. В их догадке была доля правды: Катьке доводилось шастать и по джунглям.

Михась выбрал позицию, залег, приготовил мушкет. Он рассчитывал обнаружить погоню издалека, но не тут-то было. Преследователи шли почти бесшумно, но при этом слишком медленно, словно нехотя. Дружинник сотоварищи явно отбили у них желание связываться с неизвестным и чрезвычайно опасным противником.

Преследователей было четверо или пятеро. Михась завалил первого, остальные укрылись мгновенно и сноровисто, успев пальнуть в ответ. Пули врезались в стволы и корни в неприятной близости от дружинника. Он невольно поежился, и, выстрелив вслепую, для острастки, чтобы прижать противников к земле, вскочил и побежал назад и влево, топоча, как стадо лосей, и ломая ветки, чтобы увлечь за собой. Но ему вслед даже не стреляли. Враги явно утратили численное и тактическое преимущество и не горели желанием продолжать лесную дуэль с сомнительным исходом. Михась перестал шуметь и, резко изменив направление, неслышной тенью заскользил между деревьями, помчался догонять своих.

Сделав большой крюк, они вновь вышли к дороге в четверти версты от места засады. Пока сержанты и мисс Мэри, лежа в густом кустарнике, перезаряжали мушкеты и пистоли, Михась сбегал на разведку и убедился, что его расчет оказался верным: напавшие на них разбойники еще не успели даже ограбить карету, продолжавшую стоять посреди дороги. Они лишь выставили боевое охранение из двух бойцов, а остальные шестеро оставшихся в строю горе-налетчиков затаскивали в лес трупы своих подельников. По их понурому виду и некоторой бестолковости действий Михась предположил, что командир неизвестных злодеев убит или тяжело ранен. Впрочем, не такие уж они неизвестные. По ухваткам и одежде разбойники удивительно напоминали вервольфов. Только шевроны с груди спороты. Но откуда здесь могли взяться вервольфы? Как они могли заняться разбоем в оперативном тылу собственного войска? Однако раздумывать над этим вопросом дружиннику сейчас было недосуг. Необходимо было отбить карету и поклажу. Так и не замеченный неприятельским охранением, Михась вернулся к своим товарищам и в нескольких словах изложил план атаки.

Уже через четверть часа карета, как ни в чем не бывало, мирно катила по большой дороге в респектабельный портовый город Ревель. Михась, выполняя роль кучера, сидел на козлах. А в карете с простреленными дверцами Катька отдувалась за них двоих, объясняя сержантам, откуда у мисс Мэри столь специфичные навыки, о которых им, сержантам, было неведомо, а вот лейтенант Русс почему-то все знал, и в боевой ситуации командовал знатной леди так, будто десять лет провоевал с ней плечом к плечу в одной роте. Катька врала, как всегда, очень убедительно, что она, дескать, сызмальства участвовала в охране и обороне собственных плантаций от свирепых дикарей и злых пиратов. А лейтенанту сие было известно, разумеется, от ее задушевной подруги, леди Джоаны. Паркс, слегка приоткрыв рот, заворожено таращился на девушку, как на заморскую диковинку. Мэрдок вначале угрюмо хмурился, словно его сверлила какая-то странная мысль, но потом вдруг просиял и облегченно воскликнул:

– Ну конечно же, все правильно: это тоже была женщина!

Катька, замолкнув на полуслове, недоуменно уставилась на него. Паркс, оторвав взгляд от великолепной мисс Мэри, также вопросительно посмотрел на товарища.