Дочери Темперанс Хоббс - Кэтрин Хоу

– Здесь слишком жарко. Может, у нее обморок?

Веки Конни дрогнули.

– Дорогая! – воскликнула Грейс и дотронулась ладонью до щеки дочери.

Насыщенный аромат пачули подсказал, что мать склонилась над ней.

– Хм, Сэм, будь добр, принеси стакан воды.

– Хорошо.

Конни не терпелось его увидеть, чтобы узнать, сработало ли заклинание. Она чуть шевельнулась, прикидывая, сможет ли сесть.

Плечи Конни лежали на полу столовой. Бедра – тоже. И голова. Тело болело в нескольких местах, но по крайней мере, все кости казались целыми. А руки? Где руки? Они онемели, однако помимо этого были вымазаны чем-то липким.

– Конни? – раздался голос Зази.

Конни устремила подсознание вглубь себя, убеждаясь, что все в порядке. Вот ноги, вот руки, сонная голова. Со вздохом облегчения она раскрыла глаза.

Над Конни нависли две женщины с взволнованными лицами – одна молодая с пышной копной волос, а вторая морщинистая и утомленная жизненными неурядицами.

– Она к нам вернулась, – расплылась в улыбке Грейс. – Сэм принес воды.

Тот как раз вернулся из кухни с наполненной водой баночкой из-под варенья.

– Корнелл! – обрадовался он.

Конни сощурилась. Казалось, белена еще не отпустила до конца. Мужчина был весь в странных голубых искорках. Они сверкали на его подбородке, ухе, бровях, зубах…

Конни все поняла.

– Хочешь воды? – спросил Сэм.

Конни кивнула и вытянула вперед руки, чтобы ей помогли подняться.

– Ох, – вздохнула Грейс. – Схожу за полотенцем.

– Ты перевернула зелье, – объяснил Сэм, – когда упала в обморок.

Ее руки покрывала вязкая маслянистая жижа неопределенного цвета. Или скорее всех цветов одновременно. Конни потерла субстанцию между пальцами. Та была мягкой и на ощупь напоминала брюшко улитки или гагачий пух (если бы он мог переходить в жидкое состояние), а пахла гниющими бревнами и костром. И чем-то еще, не поддающимся описанию.

– Вот! – Грейс вернулась с кухонным полотенцем 1950-х годов, на котором были вытканы инициалы бабушки Конни.

Она принялась обтирать пальцы дочери, словно та была маленькой девочкой, а Сэм и Зази тем временем поддерживали ее в сидячем положении. Конни с благодарностью приняла банку из-под варения из рук Сэма и осушила большими глотками. Вода устремилась в кровоток, вытесняя остатки яда из тела и разума.

Блеск глаз Темперанс Хоббс постепенно померк, превращая портрет в безжизненную картину.

«У магии множество имен, – произнесла про себя Конни, – а заговор шторма всего один».

Марблхед. Массачусетс

23 апреля. Ночь

1816

Женщины добрались до кухни дома на Милк-стрит в мгновение ока. Быстрее, чем Темперанс когда-либо могла себе вообразить. Ночь казалась фантасмагоричной. Необъяснимый холод словно затормаживал ход времени и позволял перемещаться быстрее. Не прошло и пяти минут с тех пор, как Темперанс глянула на свой передник, грязный от могильной земли Деливеренс Дейн, и вот уже ее башмак, еще не высохший после лужи у дома Мехитабл, ступил на тропку из плитняка.

– Торопись, – подгоняла Пэтти, таща дочь за плечо. – Зелье не должно перевариться.

Они ворвались на кухню, где Фэйт, стоя на коленях перед камином, подкладывала поленья в огонь. Холод прокрадывался под растительный полог сада, просачивался меж досок и залетал в двери, устремляясь на кухню. Авдий пытался утеплить дом, заткнув напольные щели старыми газетами, но это мало помогло.

Увидев жену, Авдий вскочил со скамьи, что стояла у козельного стола. Темперанс неосознанно бросилась к мужу и поцеловала его в губы. Она отлучилась всего на несколько минут. А может, на час или два. Однако казалось, что времени прошло намного больше. Эта ночь странным образом сочетала в себе и вечность, и скоротечность.

– Нет времени на нежности, – пробурчала Пэтти. – Рассвет близится.

Она достала из-под плаща обмякшее тельце козленка и бросила в котел. Зелье «выплюнуло» черное маслянистое облачко, и на поверхность всплыла жирная пена, переливающаяся всеми цветами радуги. Черный дым сгустился и окрасился малиновыми и темно-синими струйками. Запах грозы стал насыщеннее.

Темперанс подошла к бурлящему котлу, обходя камышовую метлу, что Фэйт оставила у камина. Она несла в переднике землю, а та сыпалась через край, когда Темперанс попадала по ней коленями. Щеки ее опалил жар. Цвет варева было трудно определить. Оно сочетало в себе все цвета и переливалось подобно маслу или дегтю. Зажимая уголки передника одной рукой, она зачерпнула горсть земли, подняла над котлом и обернулась. Пэйшенс снова старчески согнулась и оперлась на козельный стол. Рука Авдия покоилась на плечике Фэйт, а маленький пес сидел в ногах девочки и внимательно следил за происходящим.

– Вы готовы? – спросила Темперанс.

– Да, – ответил Авдий.

– Я готова, мамочка, – поддержала Фэйт.

– Давай! – сказала Пэтти.

Темперанс собралась с духом, готовясь к встрече с болью, и разжала пальцы.

– Как наполняет он собою море, – начала она.

Варево мигом поглотило частицы земли. Дым полностью заполнил дымоход и частично устремился под потолок. В ладонях Темперанс затрещали искры. Боль растеклась по рукам, обвивая запястья.

– Так пусть же затвердеет в небесах…

Она подняла трещотку – одно из нескольких серебряных изделий в доме. Эта погремушка была настоящим сокровищем. Ею расплатился один парнишка из состоятельной семьи, что собирался отправиться на клипере в Санкт-Петербург. Темперанс погладила невероятно гладкий и розовый коралловый наконечник. Она намеривалась отломить его, но почему-то мешкала.

– Можешь помочь мне, детка? – попросила Темперанс, протягивая трещотку Фэйт.

Темп понимала, что жестоко просить ребенка сломать собственную игрушку, однако дочь взялась за коралловый наконечник, без раздумий его отломила и отправила в котелок, после чего взяла маму за руку. Щеки девочки замерцали, поскольку электрическая боль Темперанс передавалась ей через руку. Однако Фэйт не подавала виду.

Напротив, она протянула руку Пэтти.

– Встань сюда, – распорядилась старуха, обращаясь к Авдию и подталкивая его плечи.

Три женщины – девочка, молодая женщина и старуха – окружили мужчину, а затем соединили руки, заключая его в круг. Боль Темперанс притупилась, когда она взяла за руку Пэтти. Не исчезла полностью, но стала терпимее.

– Мы покоримся высшей воле, – продолжала Темперанс, извлекая конвертик с драгоценной плацентой из тайника в своем корсете.

Она достала ножницы из ящичка швейного столика, разрезала конверт по диагонали, получив две треугольные половинки. Одну из них запрятала на прежнее место, а другую поместила над котлом и разжала пальцы.