Дарители. Книга 2. Короли будущего - Екатерина Соболь

– Видишь, почему я так с ним носился? – Освальд повернулся к Джоанне, и она медленно, будто через силу кивнула.

– Я только одного не понимаю, – снова заговорил Генри. – Кажется, я тебе не слишком нравлюсь, так зачем ты в первый день меня спасла?

– Из-за Эдварда, – нехотя сказала Джоанна, глядя на Генри оценивающим, выжидательным взглядом. – Чем больше у человека сердце, тем больше духов вражды он может создать. Когда-то я постаралась, чтобы и он сам, и все вокруг решили, будто Роберт погиб из-за него, но даже не думала, насколько сильно он поверит. Этот болван десять лет ненавидел себя так, что раскормил духов вражды не хуже меня. А когда появился ты…

Она остановилась, глядя на Генри так, будто ждала, что он продолжит вместо нее, будто хотела проверить, насколько он умен, – и он решил ее не подводить.

– Если бы меня сразу посадили в Цитадель, было бы неинтересно, – ответил Генри. – Ты ведь уже знала предсказание отца. Знала, что, раз уж я переступил порог дворца, то начну искать корону и постепенно мы с вами втроем окажемся вот здесь. Эдвард меня терпеть не может, и ты подумала, что чем дольше мы с ним будем рядом, тем больше духов вражды он создаст. Ну, и еще ты хоть немного надеялась, что я приведу вас с отцом прямо к короне.

Джоанна кивнула, и ее губы вдруг тронула слабая улыбка.

– Неплохо. И теперь ты, конечно, думаешь, что я скажу «он такой душка, не буду его убивать»?

– Звучит хорошо, – кивнул Генри, и Джоанна улыбнулась шире.

– Ты кое о чем забыл. Мы на четвертом этаже, корона на пятом. И что-то мне говорит, что из оставшихся двух претендентов в дверь должен зайти один.

– Вы оба тоже кое о чем забыли, – пожал плечами Генри. – План был в том, чтобы новый король пришел на руинах старого мира, тогда все волей-неволей согласятся хоть на Освальда, если он сможет остановить духов вражды. Но что-то руин становится слишком много, а, отец?

Освальд сжал губы. Генри, видимо, попал по больному месту.

– Ты думала, духи вражды будут тебе подчиняться, но все вышло из-под контроля, – сказал Генри, торжествующе глядя на Джоанну. – Они – чистое зло, а ты развела их столько, что уже не можешь ими управлять. Вам нечем будет править. Замок рухнет, в городе все друг друга перебьют, духи будут становиться только сильнее и рано или поздно захватят все королевство. Вы и сами не знаете, как их остановить, верно?

– А ты знаешь? – поинтересовался Освальд.

– Пока нет. Но я все еще избранный, и Барс уж точно не захочет, чтобы все его королевство погибло. А без меня он вам помогать не будет. Так что я вам нужен. – Генри развел руками. Он понятия не имел, что будет делать дальше, но сейчас готов был сказать что угодно, лишь бы выжить.

Джоанна долго смотрела на него, а Освальд – на нее, и по лицу отца Генри видел: он будет только рад, если его предсказание не сбудется.

– Ладно, – наконец сказала Джоанна. – Уговорил, малыш. Твоя взяла. Ты избранный, с этим надо считаться. Все, дыши глубже. Пойдемте наверх, проверим, на месте ли корона, а там разберемся.

Генри медленно выдохнул. Получилось. Дальше он что-нибудь придумает, но главное, он не останется в этой комнате, он сегодня не…

В следующую секунду Джоанна исчезла, а потом возникла перед ним так близко, что ее волосы коснулись его лица. Она коротко отвела руку назад, и Генри почувствовал невыносимую, разрывающую боль под ребрами, а Джоанна, спокойно глядя ему в глаза, вогнала нож еще глубже и повернула. Генри, захлебываясь криком, уцепился за ее руку, попытался оттолкнуть, но она только притянула его ближе, так, что он уперся лбом ей в плечо.

– Я пошутила, – шепнула она ему на ухо. – Так мило, что ты считаешь себя незаменимым.

Она выкрутила нож снова, и на этот раз он повернулся легко – все ткани вокруг раны были уже разорваны, и Генри завыл, жалко, на одной ноте. Он прекрасно разбирался в ранах. Джоанна не хотела, чтобы он умер сразу. Она хотела, чтобы он умирал.

– Папа, – простонал Генри, он чувствовал, что слезы заливаются ему в рот, боль была такая, что он не мог дышать, но продолжал повторять одно это слово, скулил его снова и снова, сам себя едва слыша. А отец стоял и смотрел, и на его лице была печаль, настоящая, огромная, но он не сдвинулся с места.

Джоанна еще раз повернула нож, а потом оттолкнула Генри от себя, и он завалился назад, ударившись спиной о каменный пол.

– Он устроил неплохое представление, но сам знаешь, его судьба – умереть здесь, – легким голосом сказала Освальду Джоанна. – Ты это видел много раз. Пойдем, дорогой. Нам пора.

Генри будто издалека слышал отрывистые звуки, звериные, мокрые, он даже поверить не мог, что издает их сам, а лицо Джоанны, невозмутимое и бледное, висело над ним, как луна. Все ее платье, аккуратное голубое платье придворной дамы, было некрасиво измазано его кровью.

И он закрыл глаза. Мимо простучали сначала легкие шаги Джоанны, потом тяжелые – отца. А потом все стихло. Он остался один.

Потолок в этом зале был таким же золотистым и светящимся, как стены, а в центре его был нарисован Барс – снежно-белый зверь в зеленом лесу. Генри заметил рисунок только потому, что лежал прямо под этой неподвижной, суровой мордой, и отвернулся, чтобы не смотреть. Он знал, что Барс не придет ему на помощь, да и никто не придет. Освальд, может быть, прямо сейчас берет в руки корону, и они с Джоанной будут править вечно. Настоящий король наверняка погиб, духи вражды не дали бы ему продержаться так долго, да и Джетту тоже. Дворец рухнет, похоронив Агату, Розу и принца. Генри закусил губу, чтобы унять подвывающие звуки, рвущиеся изо рта. Кровь, густо текущая из раны, пахла железом и смертью. Он никого не спас. Все закончилось.

«Не смей, – шептали голоса в его голове, его собственный, отца, Джетта, Розы, Тиса. – Не смей сдаваться».

Нарисованный Барс по-прежнему нависал сверху, он смотрел так, будто спрашивал: «Ну и что ты теперь будешь делать?» – и Генри хрипло вдохнул. Он снова вспомнил, что сказал ему Пал, прежде чем из дворца налетел черный ветер: «Настоящий герой – тот, кто может сделать героями других».

Герои этого королевства умирают, но всегда приходят другие. История не заканчивается, просто действующие лица меняются. Сивард просил Барса дать шанс такому же, как он, и подарил Генри лучшие на свете три недели, которые сейчас казались ему длиннее, чем вся его жизнь. А теперь его очередь поверить в того, кому это нужно больше всех. В того, от кого никто, кажется, давно ничего не ждет.

Разговаривать с рисунком было глупо, но Генри за последнее время твердо усвоил, что в волшебном королевстве тебя постоянно кто-нибудь да слышит.

– Спаси принца, – без голоса выдохнул Генри. У него так онемело лицо, что он едва шевелил губами. – Помоги ему все исправить.

Боль грызла его так, словно зверь пытался вырвать у него кусок мяса, но она не имела значения, будто Генри был больше ее, больше себя самого, больше всего, что он когда-либо знал. Внутри у него все разрывалось от тоски, надежды и страха, это чувство горело всеми возможными несочетаемыми оттенками, и Генри казалось, что сердце распухло у него в груди, потому что не могло всего этого вместить.