Византиец. Ижорский гамбит - Алексей Борисов

– Ле… Лексей, я зн… знаю. Я не сплю. Как это мм… может быть? – Вид электрических ламп, незнакомых инструментов и капельницы напугал лекаря, но свои чувства он выразил уже после операции.

– Может. Ты только не переживай. Главное, держать язык за зубами. Кстати, по поводу зубов. Мне Евстафий поведал, что лечить ты их наловчился. Так вот, подарок у меня тебе есть, только чтобы им воспользоваться, кое-что знать нужно.

– Не хочу ничего знать. Я боюсь, – из глаз юноши выступили слёзы, – он уснул и не чувствовал боли, как только подышал через тряпку. Я отрезал людям конечности и бил их по голове, чтобы они могли вынести страдания. Оказывается, можно делать гораздо проще. Я мог бы спасти десятки жизней. Я жалкий неуч.

– Научиться никогда не поздно. Отдохни, постарайся выспаться, а завтра поговорим.

Гаврила Алексич проснулся сразу после кварцевания горницы. Тёмная повязка ещё находилась на лбу, и, обнаружив её, боярин с удивлением снял со своей головы, внимательно рассматривая материю. После этого он обратил внимание, что лежит на мягкой лавке, покрытой белой, необычайно тонкой выделки холстиной, а голое тело прикрывает тёплое одеяло, заправленное в такое же полотно, сшитое по бокам и с отверстием в виде ромбика посередине. Рана, полученная при штурме Копорья, немного болела и была залеплена широкой белой полосой, вокруг которой вся кожа была вымазана жёлтой пахучей краской. Рассмотреть большего не удалось, так как раздался голос Лексея:

– Доброе утро. Как самочувствие?

– О-о-о, Лексей. А где это я? Как после баньки подышал через то полотенце, так и уснул вчера, так вот… – Боярин пощупал пальцами простыню. – Рубаха на мне была. Не помнишь, куда дел?

– Забудь про рубаху, обляпал ты её. Новая одежда на стульчике лежит. Два дня поживёшь тут. Тебе вчера пластинку вынули. Кость как новенькая, срослась ровно. Так что, скоро сможешь доспех носить, – сообщил новости Гавриле.

– Ага… а поесть?

– Микола сейчас принесёт.

На завтрак был кефир и творог. Алексич выдул стакан, посетовал на скудность кормления и, решив, что основной приём пищи он просто проспал, стал молотить ложкой, съев всё до последней крошки.

– Завтра еда будет нормальной. А пока кисломолочная диета и фрукты, – утешил боярина и, уже собравшись уходить, передал альбом с иллюстрациями битв античности и средневековья. – Это тебе развлечения, дабы скучно не было.

Микола остался с Гаврилой. Присев на стульчик, стал поглядывать на картинки, изображавшие подвиги Геракла, штурм Трои и многолетнюю Пуническую войну, некогда сотрясавшую величайшую империю древности.

– Смотри, Микола. Мужик на деда моего похож. Ну, прямо вылитый дед. – Гаврюша ткнул пальцем на Одиссея, привязанного к мачте в окружении сирен.

Два часа из горницы доносились шелест переворачиваемых страниц и вздохи восхищения. Маленьким буковкам, сообщающим названия, и цифрам, извещающим о дате написания произведений, новгородцы не придали значения. Приобщившись к высокому искусству, Алексич позабыл обо всём на свете.

В это время дверь перехода только и успевала открываться и закрываться, пополняя новыми предметами сарайчики возле дома. Савелий трудился за троих, перетаскивая мешки, ящики и тюки с ленты транспортёра. В конце концов, оставшись в одной рубахе и штанах, утёр со лба пот и присел отдохнуть, запросив немедленного перерыва.

– Алексий, я вчера к Свиртилу Велимира посылал. Он Елену с сыном из Смоленска привезти должен. Надо бы встретить.

– Извини. Совсем из головы вылетело. Шабаш работе. Пошли переодеваться, а то видок у нас… испугаются ещё.

Зачехлив транспортёр и омывшись ещё тёплой водой в бане, мы поднялись на второй этаж, где в кабинете, пока светлица была превращена в госпитальную палату, лежали наши вещи.

Ишая сидел возле пластикового макета челюсти, поочерёдно вытаскивая муляжи зубов из креплений. Наглядность и простота поразила медика. Он давно хотел сделать нечто подобное, но боялся, как отнесутся к наглядному пособию клиенты. Рядом стояла бормашина с ножным приводом. С виду – обыкновенный одноколёсный велосипед с мачтой и свисающим шнуром. Лечение в то время сводилось к одному. Причинявший беспокойство зуб вырывали, так как не было технологии его спасения, вернее была утрачена. Теперь она появилась. Понятно, что пульпит он не вылечит, а вот начинающийся кариес был уже вполне по силам. Мысли врача сводились к одному: передать полученные знания ученикам. Чем больше он сможет обучить, тем больше людей получат радость в своей жизни. Оставалось упросить Лексея разрешить поделиться своими знаниями, и это было самым сложным. Ишая ещё раз вынул зуб из челюсти, покрутил его и поставил обратно. Доктор решился. Отложив подарок в сторону, юноша встал, поправил телогрейку и открыл дверь своей комнатки. Обойдя летнюю кухню, из трубы которой струился сизый дымок, а из открытого окна неслись слова песенки на китайском языке, лекарь направился к дому.

– Вчера ты пообещал поговорить со мной. Я готов к разговору. – Ишая выждал момент, когда Савелий отправится к конюшне и мы останемся одни.

– Подарки понравились, с картинками разобрался?

– Я не об этом. – Юноша немного замялся, но, собрав волю в кулак, высказался: – Лексей, я хочу иметь учеников. Знаю, мне самому надо учиться, но помнишь, ты сам говорил, что даже мудрейшие из мудрых всего не знают.

– Если ты откроешь школу, это будет здорово. Но запомни, при первой же твоей неудаче не смей опускать руки. Не ошибается только тот – кто ничего не делает.

– Значит, ты не будешь возражать, что знания, которые я получил от тебя, станут известны другим?

– Ах вот ты о чём. Не буду, Ишая. Инструменты рано или поздно скопируют, возможно, у мастера это даже получится, но за это время ты сам улучшишь их, и дай бог, придумаешь новые. Самое главное, помни о гордыне, не пренебрегай знаниями других. Там, в сундучке, на самом дне лежит книга. В ней собрана мудрость сотни медиков за целое тысячелетие, но бывает, что безграмотная бабушка-травница из лесной глуши действует более эффективно, чем врач, изучивший сей трактат вдоль и поперёк.

– Алексий! Пора. – Савелий уже сидел на лошади и был готов выехать через раскрытые цыганом ворота.

– Иду.

Оставив Ишаю во дворе, мы тронулись в путь через широкую просеку в лесу, ведущую к подвесному мостику. По укатанной санками дорожке лошадки резво перебирали ногами, фыркая от удовольствия, получив возможность размяться. И если в прошлом году, зимой, в основном двигались по реке, то теперь, когда была построена дорога, соединяющая крепость у камня с деревней Свиртила, все предпочитали этот маршрут.

Преодолев мостик, мы углубились в лес. До поляны оставалась треть версты, когда Савелий резко остановил коня. Перед его лошадью из снега выпрыгнула толстая палка, с привязанной к двум концам верёвкой, перегораживающая просеку. Из-за деревьев выскочили шестеро мужичков и, не говоря ни слова, вцепились в нас, стаскивая на снег. Нападение было столь стремительным, что оказать сопротивления мы не успели. Лошадки, оставшиеся без седоков, рванули вперёд, перескакивая через препятствие, сбив с ног разбойника, оказавшегося по ходу движения.