Андрей Боголюбский - Алексей Карпов

Если Феодор и отправился в Константинополь, то, несомненно, с позволения Андрея и гораздо раньше, нежели показывает Никоновская летопись. Мы уже говорили, что Андрей надеялся таким образом добиться автокефалии Ростовской епархии, её независимости от Киева. Так может быть, с помощью щедрых даров им с Феодором удалось добиться этого — хотя бы на время? Или же они хотели выдать желаемое за действительное? Напомню, что титул архиепископа носил соперник Феодора, грек Леон. Вероятно, и Феодор рассчитывал получить белый клобук, а если судить по его позднейшему прозвищу — «Белый Клобучок», — то даже самовольно надел его на себя.

Как мы знаем, в течение долгого времени «владыка» Феодор пользовался благорасположением князя Андрея: «…князю же о нём добро мыслящю и добра ему хотящю» — не скрывает суздальский летописец. Но две сильные личности не могли ужиться. Конфликт между ними нарастал постепенно и в конце концов выплеснулся наружу. Непосредственным поводом к открытому мятежу «лжевладыки» стало, по летописи, требование князя отправиться в Киев, к митрополиту, дабы тот решил вопрос о возможности пребывания Феодора в епископском сане. Однако это требование князя можно рассматривать и как развязку конфликта, ибо едва ли у кого-нибудь оставались сомнения относительно того, какое решение примет митрополит. Отсылая Феодора в Киев, князь тем самым выказывал готовность расправиться с ним. Примечательно, что произошло это именно в начале 1169 года — после того, как Андрей подчинил Киев своей власти, посадив на киевский стол младшего брата. «Как номинальному главе Руси отдельная Владимирская митрополия Андрею Боголюбскому была уже не нужна, а требовалось, совершенно напротив, единство Киевской митрополии», — справедливо замечает современный историк.

Феодор от поездки в Киев решительно отказался: «не всхо-те послушати христолюбиваго князя Андрея». На требование князя он ответил жёсткими мерами, к которым церковные иерархи прибегали разве что в самых крайних случаях: «…Сь же не токмо не всхоте поставлены! от митрополита, но и церкви все в Володимери повеле затворити и ключе церковные взя, и не бысть ни звоненья, ни пенья по всему граду». (Схожим образом поступил, как мы помним, киевский митрополит-грек Михаил, покидая Русь в 1145 году.) Феодор «дерзнул» затворить даже «Златоверхий» храм Святой Богородицы с чудотворной иконой, что было расценено как страшнейшее злодеяние и кощунство, а позднее, вероятно, поставлено ему в вину как ересь. В тот же день, как свидетельствует летопись, Феодор был извержен из епископии. Случилось это 8 мая, в день памяти апостола и евангелиста Иоанна Богослова. А далее летописец рисует ужасающую картину того, что творил «звероядивый Федорец» в Ростовской земле в предшествующие годы, когда ещё пользовался здесь всей полнотой церковной власти. Впрочем, не будем забывать о том, что перед нами именно памфлет, в котором, как это всегда бывает, правда густо перемешана с вымыслом и Феодору приписаны преступления, коих он, быть может, никогда не совершал:

«Много бо пострадаша человеци от него в держаньи его (то есть при его правлении. — А. К.): и сел изнебывши (лишились. — А. К.), и оружья, и конь, друзии же и роботы добыта (то есть были обращены в рабство. — А. К.), заточенья же и грабленья — не токмо простьцем (мирянам. — А. К.), но и мнихом, игуменом и ереем (священникам. — А. К.). Безъмилостив сый мучитель, другым человеком головы порезывая (в других летописях разъяснено: «власы главныя пореза». — А. К.) и бороды, иным же очи выжигая и язык урезая, а иньы распиная по стене и муча немилостивне, хотя исхитити от всех именье (то есть желая отобрать имущество. — А. К.); именья бо бе не сыт, акы ад».

(Как всегда, дополнительные сведения содержатся в Никоновской летописи. Впрочем, приводимые её автором леденящие душу подробности свидетельствуют скорее о необузданной фантазии московского книжника XVI века, нежели передают реалии эпохи Андрея Боголюбского. Оказывается, Феодор отказывался идти на поставление в Киев, ссылаясь на то, что был поставлен самим патриархом; гнев его обрушился не только на церковных людей, но также «и многих князей и бояр измучи и именье их восхити». И далее: «По сих же сказаша ему постельничя княжа богата зело (то есть о постельничем самого Андрея? — А. К.), он же и того скоро повеле пред собою поставити; сему же не покоряющуся, он же повеле его мучити, и сице много имения восхити; и не стерпев убо сей, досадно слово изглагола Феодору епископу, он же повеле его стремглав (то есть вниз головой. — А. К.) распяти. И сице многих овех (иных. — А. К.) заточи, овех же измучи, взимая имение их, овем же власы главы, и брады, и очи свещами сожигая, овем же руце и нозе отсецая, овем же язык, и нос, и уши, и устне (губы. — А. К.) отрезая, овех же на стенах и на дцках (досках. — А. К.) распиная, овех же на полы (напополам. — А. К.) разсецая, жены же богатьы мучяше и не покоряющихся ему в котлех варяше». А в лицевом Лаптевском списке той же летописи все эти ужасы еще и изображены на красочных миниатюрах. Андрей будто бы и не ведал ни о чём, но люди, «оскорбишася и опечалишася вси», пришли к нему, плача «о бедах и о напастех своих». Здесь же приведён и диалог Андрея с Феодором, в котором князь выглядит кротким агнцем. Он увещевает епископа: «Людие вси скорбят и плачут, удобно ти есть престати от гнева и преложитися на кротость и милость…»; Феодор же «не точию князя поруган[ия]ми и укоризнами обложи, но и на Пречистую Богородицу хулу изглагола». А в последующем рассказе о суде над Феодором в Киеве в уста митрополита Константина вложены обвинения против еретиков, ставшие актуальными в России не ранее XIV века.)

Чем объяснить этот чудовищный разгул жестокости во Владимире и других городах Ростовской земли? Невольно закрадывается мысль, что многое совершалось не иначе как с молчаливого согласия князя, что Андрей — пускай и косвенно — причастен к вышеописанным злодеяниям. Ведь трудно допустить, что Феодор творил их совсем уж без ведома князя! Наверное, тот до времени попросту закрывал на них глаза? Или всё было не так? Более века назад свои ответы на эти вопросы предложил знаменитый историк Русской церкви Евгений Евсигнеевич Голубинский (1834–1912), сведший почти всё к борьбе Феодора и Андрея за автокефалию (независимость) своей церкви. «Эти неистовства должны значить, — писал он, — что между епископом Ростовским, который объявил себя автокефальным, и между митрополитом Киевским, который не хотел признавать его автокефалии, завязалась ожесточённая борьба, — что в этой борьбе духовенство и граждане владимирские разделились на две враждебные партии, из которых одна держала сторону епископа, а другая — сторону митрополита, и что епископ с князем и воздвигли беспощадное гонение на сторону с ними несогласную, хотя весьма может быть, что, изображая эту беспощадность гонения и представляя её беспричинным неистовством Феодора, летописцы и впадают в большее или меньшее преувеличение. Могло дело доходить и до затворения всех храмов владимирских — этот поступок со стороны епископа мог значить то, что он хотел подействовать на сторону ему враждебную посредством церковного отлучения. Конец борьбы был тот, что Боголюбский выдал своего епископа митрополиту. Что принудило к этому князя, и притом такого, вовсе не имевшего охоты уступать кому бы то ни было, как Боголюбский, остаётся неизвестным; но вероятно то, что Феодор, не успев добыть автокефалии в Константинополе, объявил себя автокефальным самозванно, что митрополит успел доказать это и что таким образом он успел вооружить против него, как против наглого обманщика, общественное мнение России, которому и не нашёл возможным или благоразумным сопротивляться Боголюбский». Возможно, это всего лишь домыслы маститого историка. Но нельзя исключать и того, что дело обстояло именно так или примерно так. Во всяком случае за прошедшие сто лет мы не получили в свое распоряжение какие-то принципиально новые данные, которые позволили бы прояснить картину и предложить иной ответ на поставленные вопросы. В истории сплошь и рядом бывает так, что мы знаем лишь последствия, лишь внешнюю канву событий, но не знаем их истинных причин.