Четвёртая четверть - Инна Тронина

— Что, Божок, подружился с девочками? — Шеф заботливо снял с куртки ребёнка фрагмент рыбьего скелета.

— Да это жуть какая-то! Мы со Щипачом много чего повидали, а такого — никогда. Держимся, конечно, а всё равно страшно. Зачем их только мучают? Надо было сразу укол сделать…

Божок поперхнулся, поймав укоризненный взгляд Геты. Как педагог, она не могла спокойно реагировать на людоедские высказывания Божка. Тот снисходительно прищурил свои шоколадные глаза. Хотел, по привычке, взлохматить чёлку, но смог. Волосы были коротко острижены, спрятаны под повязку, которую не разрешали снимать.

Три дня назад Руслан Величко едва не погиб. Он был сброшен на рельсы метро под прибывающий поезд. Это сделали два подростка, которые в суматохе скрылись, но потом были задержаны. Случилось всё на станции «Улица 1905 года», когда Божок возвращался с очередного задания. Он как раз встречался с Оксаной Бабенко, которая передала новые сведения. Дело касалось вот этой самой засады в Строгино.

Матери Божок ничего не сказал. Сообщил, что подрался с парнем во дворе. А из-за чего — не её забота. Озирский с таким решением согласился. Татьяна Величко могла и не пережить страшной правды. Ведь поезд наехал на Божка, и все, включая служащих, уже оплакивали мальчика. Но выручила прекрасная физическая подготовка, и Божок спрятался в жёлобе, под днищем вагона…

— Они, если поругаются, так и идти не могут, — продолжал Руслан обсуждать Эллу с Беллой. Он совсем по-детски раскачивался на спинке кровати. — Ноги в разные стороны движутся, и руки тоже. Поэтому они всегда должны дружить. Но надоест же всё время ходить сцепленным с кем-то. Это они, пока маленькие, смешно. А когда вырастут, с ума сойдут. Всю жизнь дома не просидишь. А им забавно. Говорят, что у них два сердца и два желудка. А еду любят разную. Элька молоко с пенками пьёт, а Белку от него тошнит. Эта колбасу копчёную обожает. И всё так. Спать — вместе, в туалет — тоже. Мыться сами не могут. Да ещё, умора, в разные институты собрались. Одна — в медицинский, а другая хочет быть актрисой. Им бы в цирк…

Русик и сам понимал, что ведёт себя не лучшим образом, но сдержаться не мог.

— Вообще-то они девчонки хорошие, но знают мало. Вернее, вообще ничего не знают.

— По сравнению с тобой никто ничего не знает, — хмыкнул Озирский. — Как там хозяева? Чем заняты?

— Сидят в комнате. Светлана на машинке шьёт, а хозяин тачку ремонтирует. Прямо в дом её притащил.

— Говорят между собой? — продолжал Андрей.

— Так, по мелочи. Ничего интересного. Сейчас за ними Щипач смотрит, так что не выскочат. И трудно будет. Окошко маленькое, а они оба толстые…

— Больше нет новостей? — перебил Озирский. — Вспомни-ка.

— Вячеслав сказал, что в семь вечера ему удобрения привезут. Вот он тачку и делает. Самосвал нужно встретить, калитку открыть, помочь проехать на участок. Так что придётся его выпускать.

— В семь часов уже будет можно, — прикинул Озирский. — К тому времени мы с Беловой общий язык найдём. Деваться ей всё равно некуда. И пусть хозяева встречают самосвал с навозом, сколько влезет. Значит, так, Божок, возвращайся на пост под окнами. Если что, сигнализируй. Задача ясна?

— Ещё бы!

Божку надоело в доме, и он рвался на вольный воздух.

— Выполняй.

Когда мальчик пропал, Андрей и Алексей сделали несколько упражнений, чтобы разогнать кровь. Генриетта сидела, будто приклеенная к стулу.

— Ты думаешь, Белова согласится нам помочь? И всё расскажет?

Гета откровенно не верила в то, что запутанная, страшная проблема разрешится простой беседой в деревянном доме, в расцветающем саду, среди загородной спокойной тишины. И, самое главное, не могла себе представить, что преступница запросто сдаст своих племянников-сообщников.

— Согласится и поможет! — без тени сомнения заверил Андрей, снова усаживаясь за стол.

Чугунов не сомневался — раз шеф надеется на сегодняшнюю заготовку, значит, волноваться нечего. В психологических поединках Озирис ломал и не таких, как Белова.

— Всё-таки ты ведёшь себя, как ребёнок! — В Гете на миг проснулась учительница. — Хвастунишка, и озорник впридачу. А ведь уже дедушка. Ну, вот зачем, скажи, пожалуйста, ты сегодня влез в окно класса? Детишки онемели со страху. У них дома только и разговоров, что о маньяках, после истории с Ксюшей и её братом. А тут, во время контрольной по математике, за открытым окном возникает качок в тёмных очках. И спрашивает Генриетту Антоновну…

— Генриетта Антоновна могла бы им объяснить, что настоящие маньяки никогда не бывают качками в тёмных очках. Да и в окна они не лазают, — назидательно сказал Андрей.

— Вот ты и объяснил бы, а не делал страшные рожи! — взволнованно заспорила Гета. Её смуглые щёки пошли пятнами. — Ты ведь что сказал Славе Фёдорову, который у окна сидел? Мальчик спросил: «Вы — маньяк?» Ты ответил: «Ага, маньяк!» А ведь им по семь лет. Они всё понимают буквально. Ребёнок может начать заикаться. Только этого мне не хватало!

— Фёдоров — тот толстячок в очках? — вспомнил Андрей. — Вундеркинд, что ли? Первый ученик? Сразу видно. Всё знает, даже про питерские происшествия. Помнишь, с Кузьминым и Иртышовым*? Он меня спрашивает: «Вы у меня кишечник вырвете?» Я чуть с карниза не свалился…

— А ты не нашёл ничего лучше, как ответить грубостью! — фыркнула Гета.

— Я иначе не могу, — признался Озирский. — Теперь, конечно, жалею. Но ведь ты знаешь, что мальчишки выставляются только перед теми девчонками, которых любят. Вот и я выставлялся перед тобой…

— Да ну тебя!

Генриетта смущённо отвернулась и стала разглядывать коврик с лебедями над кроватью.

— А что ты ему ответил? — заинтересовался Чугунов. — Матюгнулся, что ли?

— Я сказал: «Нужен мне твой кишечник, с говном!» — чистосердечно признался Андрей. — А вундеркинд, как видно, не знал, что в кишечнике находится кал…

— Перестань, противно же! — со слезами на глазах крикнула Гета. — Представляешь, что мне теперь будет? Святослав Фёдоров, которого назвали в честь офтальмолога*, ни одной четвёрки за весь год не получил. Семья его очень образованная, культурная. Оберегает ребёнка от вредного влияния. То дедушка, то бабушка встречают его после уроков. И он честно рассказывает, что происходило в классе. Я представляю, какой скандал ожидает меня завтра в школе! Ведь его бабушка за меня заступалась, когда та история произошла. Теперь пожалеет, конечно.

Гета стояла у окна, смотрела на герани и бегонии. Она чуть не плакала, кусала губы до крови.

— Знаешь, что мать Верстакова, которого я… м-м… убила… Короче, она в «Склиф» с инфарктом угодила. Сын был у неё светом в окне. Тоже, между прочим, отличник. Шёл на золотую медаль. Хотел от армии откосить как особо одарённый. Но был наглый и трусливый одновременно. С парнями не связывался никогда. А девочек и женщин терроризировал. Один раз такое уже было, но никто не вспомнил. В том числе и та, за которую я вступилась…