В тени короля - Ольга Ясницкая

— Зачем ты её оставил? — спросила Альтера.

Керс коснулся цепи с железным наручником на конце. Сколько раз он защёлкивался на запястьях осквернённых — не счесть, но теперь это в прошлом, теперь ржаветь ему под дождями и палящими лучами солнца.

— Чтобы помнить.

Глава 24

В бархатной тьме плавно покачивались огоньки свечей. Они не сражались со мраком, наоборот, сливались с ним обжигающими гранями, и мрак впитывал их сияние, а они пропитывались его чернотой. Невесомый балдахин бесшумно колыхнулся от лёгкого ветерка, ворвавшегося в открытое окно. На балконе заухала сова, и в полной тишине её мерный зов откликался смутной тревогой. Ровена приподнялась на локтях, всматриваясь в зияющую мглу, и тихо вскрикнула, заметив за призрачным полотном чью-то фигуру. Пытаясь унять заколотившееся сердце, она замерла, разглядывая ночного гостя. Кто же это, враг или друг? Высок, широк плечами… Из-под капюшона блеснули знакомые чёрные глаза, и хотя маска скрывала лицо, Ровена тут же узнала его.

— О боги, Харо! — она подскочила, не помня себя от радости, и, путаясь в шёлковых простынях, откинула балдахин. — Ты здесь, ты пришёл за мной!

Харо небрежно сорвал маску и чуть склонился, принимая Ровену в свои объятия:

— Я здесь, не бойся, теперь ты в безопасности.

Ровена всё повторяла его имя, расцеловывала его лицо, смеясь и плача одновременно. Всё закончилось! Больше не нужно бояться ни Брутуса, ни его мерзкого бастарда.

— Нам нужно бежать! — спохватилась она при воспоминании о монстре.

— Не нужно, — Харо прижал её к себе ещё сильнее, коснулся губами шеи, нежно поглаживая по спине. — Нам больше никуда не нужно бежать, принцесса.

Ну конечно же, он убил подонка! Кто-кто, а Сорок Восьмой никогда бы не оставил его в живых после той ночи. Всё ещё не веря своему счастью, она прикрыла глаза, наслаждаясь его ласками. Руки Харо скользили по её обнажённому телу, губы нежно обжигали кожу, и, сладостно застонав, Ровена принялась суетливо стягивать с него рубаху. Им больше не нужно бояться, им больше не нужно ни от кого прятаться!

Замысловатые сплетения татуировок плавно змеились по его бледной коже; стальные мышцы были напряжены, грудь тяжело вздымалась. Любуясь его телом, Ровена провела пальцами по рисунку на плече:

— Я так ждала тебя!

Он вдруг прекратил ласки и, взяв за руку, потянул её за собой к балкону.

— Что ты делаешь?

— Твой народ желает приветствовать тебя, моя королева.

— Мой народ?.. Постой, я же без одежды!

— Одежда тебе и не нужна. Они хотят видеть истинную тебя, — сказав это, Харо толкнул дверь.

Прямо под балконом, в саду, за ровно расставленными столами сидели разряженные господа, сверкая бриллиантами и лоснясь шелками. Между рядами мелькали сервусы, нося на золотых подносах отрубленные головы. Завидев Ровену, публика разразилась оглушительными аплодисментами, восторженно выкрикивая её имя и какой-то номер — его она так и не смогла разобрать: то ли шестьсот пять, то ли семьсот пять. Всё это казалось дикой нелепицей, Ровена никак не могла взять в толк, каким образом кровожадные твари из того омерзительного места оказались здесь? Неужели очередная забава Брутуса, чтобы окончательно сломить её? А Сорок Восьмой? Он что, с ним за одно?

— Выпусти своего зверя наружу, Ровена, они хотят видеть его, — прошептал голос, от звука которого по коже пробежал холодок.

Ровена с ужасом обнаружила, что стоит не на балконе, а на той самой сцене, и рядом вместо Харо — Сто Семьдесят Второй. Его изуродованное глубокими шрамами лицо хищно скалилось, а холодные голубые глаза сияли в свете гирлянд.

— Для нас они выбрали «Искупление», — сказал он, больно схватив её за плечи. — Ты готова к искуплению, моя госпожа?

— Нет!.. — она начала вырываться, но бастард лишь хохотал, смотря на её тщетные потуги.

— Разве тебе не нравится экзотика, принцесса? — спросил он голосом Брутуса, и Ровена, охваченная паническим ужасом, истошно закричала.

Тяжело дыша, она наконец вырвалась из удушливой пучины кошмара. Холодный пот струился по спине, щекотал кожу, и ей казалось, это липкие пальцы алчущих крови чудовищ тянутся к ней, чтобы утащить обратно, в бесконечный кошмар.

Собравшись с духом, Ровена огляделась. Тишина. Комната утопала в ночном мраке, ни танцующих свечей, ни возгласов толпы, лишь уханье совы за решёткой. Трепещущее сердце унялось, но липкое разочарование всё ещё продолжало ныть в груди. Как ни странно, очень хотелось, чтобы первая половина сна воплотилась в реальность.

— Харо, где же ты?

Ответ она знала, просто не хотела принимать его. Минул месяц, а то и больше, и если бы Сорок Восьмой был жив, он давно бы пришёл за ней. Его казнили. Как и Морока, как и Шестьдесят Седьмого с Нудным… Это она во всём виновата! Втянула их в бессмысленную борьбу, возомнив себя умнее и хитрее прожжённых волков, поколениями правящих Легионом. Какая же она самонадеянная дура!

«Я проклята. Все, кто оказывается рядом со мной — гибнут: мама, папа, Восемьдесят Третья… Теперь и Харо».

Ровена готова была отдать всё, лишь бы ещё раз увидеть его, поцеловать, прильнуть к его груди, хоть на минуту ощутить себя в безопасности. Такого, как он, ей больше не встретить — отчаянного, любящего искренне и безусловно, готового отдать жизнь ради неё: он покорился Брутусу только, чтобы спасти её, чтобы она осталась невредима. Кто ещё способен на подобное в этом прогнившем, изувеченном мире?! А она… Как же она охотно поверила россказням шамана! Настолько охотно, что загубила ни в чём не повинные жизни. О чём она только думала! Всё, что сейчас происходит с ней — заслуженная кара и за смерть Пятьдесят Девятой, и за то, что ослушалась Максиана, и за погубленных ею скорпионов. Принцепс был прав — она сама пошла ко дну, и других за собой увлекла.

Выудив из-под подушки книгу, Ровена бережно извлекла спрятанную меж страниц фотографию. В темноте ничего не разобрать, но этого и не требовалось — она знала каждую линию, каждый миллиметр бумаги, хранящей образ отца.

— Мне так жаль, папочка, так жаль! Я просто слабая, глупая девчонка. У меня ничего не получилось… — глаза защипало от слёз, и Ровена, прижав к груди портрет, горько разрыдалась.

* * *

Как только тяжёлые двери Зала Советов захлопнулись, Юстиниан нервно схватился за чашу, до краёв наполненную вином, и, проливая излишки на мраморную столешницу, опустошил её в несколько глотков. Корнут бездумно смотрел на рубиновые капли, стекающие по королевской бороде на белоснежную, небрежно застёгнутую впопыхах сорочку и расползающиеся по ней кровавыми разводами.

Зал утопал в полумраке — Юстиниан