Карл Великий. Основатель империи Каролингов - Гарольд Лэмб

С зарождением феодализма образ Шарлеманя приобрел все черты феодального монарха. Ему служили могущественные вассалы – 20 герцогов прислуживали за его столом. Четыре короля выполняли его приказания, и сам папа римский служил для него благодарственную мессу. Однако при коронации его сына Людовика произошло нечто непредвиденное, что дало возможность историкам припомнить подробности коронации в Ахене. К великому гневу Шарлеманя, Людовик испугался возложить на себя корону!

С наступлением эпохи рыцарства и прославлением доблести турнирных сражений образ Шарлеманя как отважного воина милой сердцу Франции легко уложился в этот новый образец. Человек, бывший в реальной жизни таким превосходным стратегом и главной движущей силой целых народов, предстал в образе короля-воина нового типа, способного разрубить вооруженного врага от шлема до седла одним ударом меча. Человек, который старался не позволять своим франкам бросаться в бой очертя голову, теперь решал исход сражений молниеносной атакой конных улан. Его железный палаш, о котором записки тех дней упоминают только во время торжественных церемоний, также приобрел новую индивидуальность. Палаш, получивший прозвище Шутник, был выкован из лучшей стали, и, по слухам, в его рукояти хранилась драгоценнейшая из всех реликвий – кусочек Священного копья. Поскольку менестрели этой более поздней эпохи много внимания уделяли любовным делам своих героев, то Шарлемань не избежал этой участи. О нем слагали баллады, в которых рассказывалось о том, как он совершал подвиги во славу прекрасной дамы, которая обычно оказывалась дочерью сарацинского монарха из Испании, отвергшего дьявольскую веру в Магомета и обращенного Шарлеманем в христианство. Его гарем сладострастных дочерей в итоге растворился в образе единственной и неповторимой добродетельной красавицы Беллисенты, у которой кожа была лилейно-белой, а губы алыми, как роза.

Ничто из того, что волновало общественное мнение, не противоречило образу «первого короля Франции, коронованного Господом под звуки пения ангелов». Даже достигнув, мягко говоря, «преклонного возраста» в 200 лет, Шарлемань встает со своего трона из слоновой кости, собирает всю свою оставшуюся силу и спешит на помощь с боевым кличем: «Бароны Франции – к оружию и по коням!» Матери в своих домах утешали детей в нужде и лишениях, повторяя: «Когда Шарлемань замечал, как нам тяжело живется, слезы текли из его глаз, стекали по длинному носу, вниз по белой бороде и падали на шею его коня».

Воображение французской нации заботливо требовало от Шарлеманя собственной легенды. В то же самое время менялся и внешний вид спящего в гробнице в Ахене, чтобы соответствовать легенде. «С золотой диадемы на его лицо опустилась вуаль. Его левая рука, затянутая в перчатку, держала на коленях том Евангелия в позолоченном переплете, а правая рука сжимала вертикально стоявший обнаженный меч, который отныне и навеки был обнажен против его врагов».

Этот призрачный образ Арнульфинга очень скоро стал доступен взорам всех желающих. Иллюстраторы рукописей, рассказывавших его легенду, изображали его в тот момент, «когда Шарлеманя будил ото сна святой Иаков или когда он ехал в Константинополь; затянутый в пышные одежды, он носил королевские знаки отличия – на плечах у него была бархатная мантия, подбитая горностаем, а в руках Шарлемань держал скипетр и державу». Ювелиры изготовили ковчеги для его мощей и личных вещей (тело Шарлеманя было эксгумировано для того, чтобы надеть на него, в числе прочих вещей, мантию из пурпурного византийского шелка, украшенную вышитыми слонами). Когда витражное стекло добавило роскоши храмам, паства смогла лицезреть сказочного Шарлеманя.

Ко всем этим убедительным картинам вскоре добавилась еще и биография. Один монах из Шалона, желая почтить своего святого покровителя Иакова Компостельского, на основе всех этих легенд создал поистине удивительный образ Шарлеманя для просвещения будущих поколений.

Со всем этим образ Шарлеманя, по истечении более трех столетий, превратился в образ монарха иллюзорного мира, где выполнялись все желания, где норманнов сбрасывали в море, и сарацины изгонялись из христианского мира, и Господь помогал всем страждущим.

Возможно, только в такой век растущей веры и жизненной силы легенда могла оставить свой след в королевских дворах, национальных учреждениях, законах и монастырской жизни, а также в популярной литературе и искусстве. Но легендарному Шарлеманю это удалось.

Реальная тайна его жизни бросала тень на средневековую Европу. Что в действительности представляла собой империя Шарлеманя? Была ли она христианской империей? Церковники оспаривали это. Была ли она Римской империей? Папский двор отстаивал эту точку зрения, утверждая, что она сохранила в неприкосновенности ту власть, благодаря которой Лев III короновал Шарлеманя императором в Риме. Была ли она Франкской империей? Новоиспеченные германские монархи заявляли, что Шарлемань основал их Германскую империю. Один из них замыслил канонизировать могучего франка с тем, чтобы заложить основы культа Шарлеманя. Все три концепции отрицались французами, считавшими его своим первым королем.

Так начались долгие диспуты по поводу власти и господства в Западной христианской Европе, которую Шарлемань тщетно пытался объединить. Монархи Священной Римской империи – которая никогда не объединяла Европу – вспоминали Шарлеманя. Фридрих Барбаросса полагал деяния короля франков прецедентами своих собственных амбиций; Фридрих II возобновил эксгумацию скелета, чтобы обернуть новую мантию поверх савана со слонами, а в наш современный век Наполеон Бонапарт, именовавший себя императором Франции, обращался к памяти Шарлеманя, «нашего предшественника». Но все это укладывается в рамки истории, но не легенды.

Легенда отказывалась умирать. Ее не могли отнести к определенному месту. В Ахене рассказывали, что в день смерти Шарлеманя церковные колокола звонили сами по себе, без участия человеческих рук. В горах Баварии рассказывали, что Шарлемань ожидает там в пещере. В Рейнской области рассказывали, что, когда борода Шарлеманя три раза обовьется вокруг его гробницы, наступит конец света.

Когда христиане в Испании начали свою долгую борьбу за освобождение с халифами Кордовы, их менестрели поведали о том, как Шарлемань шел до них тем же путем вместе с Роландом. Память о его паладинах трансформировалась в воспоминания о 12 пэрах, героях других легенд, теперь верно служивших Шарлеманю. Среди них были Оливер, дан Огир, отважный герцог Нейм из Баварии и доблестный архиепископ Тэрпин.

Когда гасконцы и жители Прованса отправлялись на эту войну, они ехали под знаменем Шарлеманя – штандартом Иерусалима, – ставшим орифламмой[42]Франции. Вместе с ними «Песнь о Роланде» принимала осязаемую форму, воплощая тему мужества и смерти.

Когда мужчины на Западе покидали свои дома, чтобы отправиться в 1-й Крестовый поход, они ощущали духовный подъем, в них жило чувство открывавшихся перед ними новых горизонтов, чего не было со времен Шарлеманя.

Для крестоносцев на море и на суше менестрели исполняли баллады о том, как до них Шарлемань отобрал Иерусалим у сарацина Харуна. Они пели о том, как он путешествовал в Иерусалим, на землю апостолов, чтобы самому защищать Гроб Господень.