Спасая Сталина. Война, сделавшая возможным немыслимый ранее союз - Джон Келли

Дипломатическое соглашение, подписанное обеими сторонами, было довольно запутанным. В ходе предварительных переговоров советские делегаты настоятельно предлагали по завершении войны восстановить довоенные границы Польши, аннулированные германо-советским пактом. Но когда вопрос о границах подняли во время летних переговоров, советские делегаты отказались брать на себя какие-либо обязательства относительно послевоенного статуса Польши. Это, вероятно, не удивило польских делегатов, но они, по всей видимости, были удивлены, когда министр иностранных дел Великобритании Энтони Иден заявил Парламенту, что правительство Его Величества не дало Польше никаких гарантий относительно ее послевоенных границ.

Вступление Америки в войну также повлияло на положение Польши среди Союзников. С психологической точки зрения, как отмечает историк Норман Дэвис, США изменили эмоциональный климат в альянсе. Американцы хотели представить войну как моральный крестовый поход, победу добра над злом – и в определенной степени это сработало. К 1943 году даже слесарь в Питтсбурге иногда говорил добрые слова о «Дяде Джо», в то время как в рабочей Британии Сталин был кем-то вроде кинозвезды. Когда в Женской сухопутной армии, известной как Land Girls, в Лидсе и Дорсете обсуждали войну, вероятно, сначала говорили о героизме Красной армии и ее лидера, бывшего массового убийцы Дяди Джо. По мере того как популярность России росла, поляки отходили на второй план, хотя оставались важным военным активом. Поляки сражались в Северной Африке, а через год после Катынского расстрела 2-й Польский корпус сделал в Монте-Кассино то, что не смогли сделать американские, британские, французские, новозеландские и индийские войска: захватить аббатство в Монте-Кассино. Однако в рамках альянса Польшу рассматривали как союзника второго сорта, наподобие Норвегии или Голландии, но с большей огневой мощью.

Рузвельт и Черчилль, глядя на польский вопрос со своих высоких колоколен, придерживались примерно одного мнения. Однако при взгляде с меньшей высоты были заметны некоторые различия. Черчилля поляки раздражали, но как первый союзник Британии они заслуживали некоторой поддержки и уважения, если не выходили за определенные рамки. Отношение Рузвельта к полякам было более прохладным. Он предвидел, что в новом мировом порядке будет не так уж много места для маленькой нации, которая, казалось, была полна больших обид, и вряд ли кто-то станет сочувствовать ей. За несколько недель до Тегеранской конференции президент сказал молодому английскому другу своей жены: «Меня уже тошнит от этих людей [лондонских поляков]. Недавно ко мне приходил польский посол с просьбой о помощи. Я спросил у него: Как вы думаете, они [русские] перестанут удовлетворять вас или нас в этом отношении? Ожидаете ли вы, что мы и Великобритания объявим войну Джо Сталину, если они [русские] пересекут ваши драгоценные границы?»

Позиция Сталина по Польше была жесткой. Чтобы противостоять «Барбароссе», он хотел отодвинуть границу Советского Союза дальше на запад, и это изменение потребовало от поляков отказа от своих довоенных границ и принятия новых. В Тегеране Черчилль предложил компромисс, который также содержал угрозу. Он сказал, что предложение русских было хорошим; если поляки отклонят его, британское правительство не будет готово выступить против Советов на послевоенной конференции. После того как Черчилль закончил, Энтони Иден спросил Сталина, является ли его целью воссоздание старой советско-германской границы 1939 года. «Называйте как хотите», – ответил Сталин. Рузвельт и Сталин также обсудили польский вопрос в последний день Тегеранской конференции. Рузвельт сказал, что в США живет шесть-семь миллионов избирателей польского происхождения, и хотя он лично согласен со Сталиным по вопросу о польской границе, до выборов 1944 года осталось меньше года, и он не может участвовать ни в каких договоренностях или публичных обсуждениях по этому вопросу. По этой же причине не могло быть никаких заявлений по прибалтийскому вопросу. В 1940 году Россия включила в свой состав Литву, Эстонию и Латвию, чтобы обеспечить защиту от нападения со стороны Германии. Теперь, когда немцы отступили, многие американцы, связанные с Прибалтикой, опасались, что она снова окажется в русских руках. Гарриман, помощник Рузвельта на конференции, разделял их страхи. Советский Союз явно намеревался стать гегемоном в послевоенной Восточной Европе, а это означало, что Соединенные Штаты и Великобритания оставались практически без права голоса в вопросе о статусе Польши, Венгрии, Румынии и других восточноевропейских и балканских государств.

Если Гарримана и беспокоила такая перспектива, то Рузвельт, казалось, был готов смириться с тем, что СССР получит контроль над Польшей, если он будет мирным и национальные институты сохранятся, считает историк Сьюзен Батлер.

В теплый летний день в конце августа 1944 года обстоятельства сложились так, что для польских войск на обоих концах Европы появилось лобное место, на котором можно умереть. На западе это было место, известное как Холм 22 в Восточной Нормандии. Никто, кроме польских солдат, защищавших холм, не стоял на пути 7-й немецкой армии, которая сильно пострадала в Нормандии и, как и десятки других немецких частей, пыталась бежать в относительно безопасные внутренние районы Франции. Другим лобным местом была столица Польши Варшава. Варшавское восстание шло уже третью неделю, когда начались бои на Холме 22, и, благодаря радиосвязи с Лондоном, члены польской «Отечественной армии» (Армия Крайова, известная как AK и являвшаяся одним из крупнейших подполий в оккупированной Европе) могли следить за битвой в реальном времени из подвалов и убежищ в Варшаве.

В Варшавском восстании, длившемся с 1 августа до 2 октября, погибли более 15 тысяч мужчин и женщин из Армии Крайовой и около 200 тысяч мирных жителей. Тысячи поляков оказались в немецких тюрьмах, а центр города превратился в постапокалиптические руины.

Одной из важных, но часто игнорируемых причин успеха высадки в Нормандии была операция «Багратион» – летнее наступление, начатое Красной армией в поддержку Нормандской операции. В конце июня, когда англо-американские войска пробивались через перелески в Нормандии, Красная армия достигла литовской столицы Вильнюса и в 12-дневном сражении уничтожила двадцать пять немецких дивизий и убила, ранила или взяла в плен более 300 тысяч немецких солдат. Громкая победа подтвердила статус Советского Союза как величайшей сухопутной державы в мире, а также удвоила решимость Сталина вернуть себе захваченные Германией регионы Восточной Европы, начиная с Польши. С этой целью он намеревался низвергнуть лондонских поляков – довоенное правительство, бежавшее в Великобританию после падения Польши.

Самым ярким примером этого низвержения был Катынский расстрел. Перевернув правду с ног на голову, Сталин изобразил Советский Союз жертвой польской лжи, а затем использовал эту предполагаемую клевету как предлог, чтобы разорвать отношения с лондонскими поляками и избежать признания польской Армии Крайовой.

В начале 1944 года Сталин усилил давление на поляков. Члены Армии Крайовой стали мишенью советских агентов и польских партизан под командованием коммунистов. За восемь дней до начала Варшавского восстания, 22 июля, Сталин, Молотов и Жуков в числе других высокопоставленных лиц присутствовали при создании Комитета национального освобождения, предшественника марионеточного польского правительства, которое согласилось сдвинуть границы Польши на запад, чтобы у Советского Союза был более глубокий буфер против будущих немецких нападений. «Мы не хотим и не будем создавать собственную администрацию на польской земле», – заверил Сталин Черчилля через несколько дней после образования комитета.