Голубые огни Йокогамы - Николас Обрегон

— Косуке Ивата, — сказал он с улыбкой. — Наконец-то мы встретились. Садитесь, пожалуйста.

— Спасибо…

— Расскажите мне что-нибудь, инспектор. Как ваши дела?

— Хорошо. Хорибе сообщил, что вы хотели поговорить со мной.

— Хотите сразу перейти к сути дела? Ценю! — Фудзимура обернулся и посмотрел на висевшие за ним часы. — В конце концов, время — это самое ценное.

Ивата ничего не ответил.

— Как вам работается с помощником инспектора Сакаи?

— Сейчас мы не работаем вместе.

— Да, как я понимаю, ее направили на подмогу инспектору Морото. А что с ней происходит?

— Я не понимаю вашего вопроса.

— О чем она думает, инспектор Ивата? Она опаздывает на работу. Она не заполняет нужные ведомости. Не выполняет свою работу. Она тратит свое время на что-то другое. Итак, что вы об этом знаете?

Ивата уселся в кресле поудобнее.

— Не уверен, что понимаю, о чем вы меня спрашиваете. Но мне кажется, что Сакаи не занимается ничем, кроме работы. И неважно, делает это она в офисном здании или где-то еще.

— Ладно, скажите, что вы думаете о ней?

— Я очень ее уважаю. Она — очень способный следователь.

— Согласен. А вне рамок работы? Вы дружите?

В крошечных усах Фудзимуры спряталась дрожащая улыбка. Ивата принялся постукивать ногой.

— Почему вы спрашиваете?

— В департаменте было немало разговоров вокруг вас, Сакаи и вашего дела. Уверен, что вас это не удивляет.

— Не удивляет и не заботит.

— Это хорошо. Я тоже не особенно интересуюсь слухами.

Фудзимура принялся молча разглядывать Ивату. За его спиной в окне поблескивал в тусклом свете омываемый дождем город.

— Прошу прощения. Почему вы хотели меня видеть?

— Мне интересно ваше мнение.

— По поводу?

— Что вы думаете о себе самом? Инспектор Морото считает вас изгоем. Он говорит, что вы не подходите для нашей работы. И уверен, что грядущее дисциплинарное слушание это подтвердит. А вы-то что думаете?

— При всем уважении, Морото волен говорить вам все, что ему в голову взбредет. Но я — не из тех полицейских, кто готов повесить на невиновного убийство только потому, что так удобнее.

— Понятно.

Фудзимура не без труда поднялся и посмотрел из окна на город. Ивату удивило бы, если бы он там, внизу, разглядел образцовый порядок. Сам-то Ивата чувствовал, что от прежних дней осталась лишь тень.

Тут можно спрятаться повсюду.

— Инспектор, проблема не в том, что говорит о вас Морото, а в том, что ко мне поступают жалобы из полицейского участка Сэтагаи о неправомерном использовании ресурсов. Китайские власти направили нам уведомление о незаконных расследованиях первого отдела в Гонконге. А нелицеприятные заголовки в национальной прессе о работе моего подразделения? И меня, инспектор, сейчас больше всего заботит, почему налогоплательщики должны оплачивать внеурочную работу тридцати человек по охране какой-то домохозяйки только из-за того, что, как я понимаю, ее изображение оказалось на старой фотографии?

Фудзимура опустил штору и вновь повернулся к Ивате:

— Вы спросили меня, почему я вас вызвал. Я сделал это, потому что хочу знать, почему я вообще должен тратить время на то, чтобы все это выслушивать. Я хочу знать, почему я не должен просто забрать у вас это дело, до сих пор не закрытое по непонятной мне причине, и начать в отношении вас немедленное разбирательство. Что скажете?

Ивата засмеялся и бросил через плечо, даже не глядя на старика:

— Меня не убедила ваша пламенная речь, Фудзи-мура. Если бы вы хотели это сделать, то уже сделали бы. Как бы то ни было, я вот-вот схвачу убийцу. Именно на это не способен весь ваш хваленый первый отдел.

Фудзимура выдавил из себя смешок и откинулся в кресле.

— Теперь я вижу, почему Синдо питает к тебе слабость, сынок, но, к сожалению, я не разделяю твоей уверенности.

— Я знаю, что Идзава — это идеальный козел отпущения в деле Канесиро. Однако у нас слишком много трупов, и никаких доказательств. Рано или поздно пресса за это ухватится и сядет нам на голову. Представьте, что случится, если Черное Солнце вновь нанесет удар. Для прессы это как праздник — неважно, уволят меня при этом или нет.

— Инспектор, вы мне угрожаете?

— Я лишь говорю о возможных перспективах.

Фудзимура усмехнулся, приходя в полный восторг.

— Итак, вы вот-вот поймаете убийцу, да? И какие у вас есть улики?

— При всем уважении, я смогу предать эту информацию гласности только после дисциплинарного слушания.

— Вы мне отказываете?

— Совершенно верно.

Усы Фудзимуры дрогнули, а его мелкая физиономия зарозовела.

— Ивата, единственная причина, по которой ваш перевод был одобрен, связана с тем, что после смерти инспектора Акаси нам не хватало людей. Вы — просто обезьяна в униформе, и больше никто. Я дам вам сорок восемь часов, только потому, что столько же времени мне потребуется на ваше полное отстранение от работы. Но знайте — вам не пережить дисциплинарного слушания. Оно поставит точку на вашей карьере в полиции. А как только вас вышвырнут, я буду с нетерпением ждать, когда против вас откроют дело, здесь или в Гонконге.

— И для этого вы меня вызывали?

— Я хотел сказать это вам лично. Как мужчина мужчине.

Ивата встал.

— Тогда вы зря потратили мое время.

Подойдя к двери, он обернулся на старого человека — высшую власть первого отдела. Фудзимура держал жизнь и смерть в своих старых, хрупких руках. Он мог щелкнуть пальцем, и весь Токио выстроился бы по струнке.

Но, с другой стороны, это был всего лишь старик, сидящий за столом. Ивата не мог подобрать нужных слов, чтобы назвать его как-то иначе.

Дверь закрылась, и главный суперинтендант Фудзимура остался один. Старик посмотрел на часы и вздрогнул:

— Пора!

* * *

Стоя под Радужным мостом, в слабом желтом свете доков Сибаура, Фудзимура уже в который раз обернулся. Он ждал довольно долго, на своем обычном месте — за складом, самом дальним от улицы. Уже наступила весна, но ночи пока оставались промозглыми. Старик всматривался в неугомонные черные воды залива, пока свирепый ветер не заставил его прослезиться.

Из полумрака между ржавыми портовыми контейнерами отделилась темная фигура. Фудзимура без труда узнал, кто это. Он старался не сжиматься, когда тот — почти вдвое выше — нависал над ним. На голове мужчины был черный капюшон, а лицо было закрыто маской. Его яркие глаза внимательно и неторопливо осмотрели доки, после чего он произнес: