История военной контрразведки. СМЕРШ Империй - Андрей Шаваев

Корк, хотя и был в штатском костюме, но выглядел как всегда по-солдатски… Фельдман старался бить на полную откровенность. Упрекнул своих собратьев по процессу, что они как институтки боятся называть вещи своими именами, занимались шпионажем самым обыкновенным, а здесь хотят превратить это в легальное общение с иностранными офицерами. Эйдеман. Этот тип выглядел более жалко, чем все. Фигура смякла до отказа, он с трудом держался на ногах, он не говорил, а лепетал прерывистым глухим спазматическим голосом. Примаков — выглядел сильно похудевшим, показывал глухоту, которой раньше у него не было. Держался на ногах вполне уверенно… Путна только немного похудел, да не было обычной самоуверенности в голосе…

Последние слова все говорили коротко. Дольше тянули Корк и Фельдман. Пощады просили Фельдман и Корк. Фельдман даже договорился до следующего: “Где же забота о живом человеке, если нас не помилуют”. Остальные все говорили, что смерти мало за такие тяжкие преступления… Клялись в любви к Родине, к партии, к вождю народов т. Сталину…

Общие замечания в отношении всех осужденных: 1. Говорили они все не всю правду, многое унесли в могилу. 2. У всех них теплилась надежда на помилование; отсюда и любовь словесная к Родине, к партии и к т. Сталину».

О поведении Тухачевского, Якира и других при их расстреле член КПСС с 1918 г. Тодорский А.И. сообщил:

«Через несколько дней после расстрела Нарком Обороны К.Е. Ворошилов рассказывал нам… что во время казни обреченные на смерть товарищи выкрикивали: “Да здравствует Сталин”, “Да здравствует коммунизм!”. Сейчас, когда эти неподкупные люди полностью реабилитированы и в советском, и в партийном порядке, мы видим, что даже перед лицом неотвратимой незаслуженной смерти они нашли в себе силу духа гордо заявить, что они умирают коммунистами».

После казни Тухачевского и других по указанию Сталина повсеместно были проведены собрания и митинги, на которых создавалось против них общественное мнение. Сообщения о приговоре и приведении его в исполнение были опубликованы во всех газетах и объявлены в приказе Ворошилова по армии. Все это вело к дезинформации партийных органов, военных организаций и советской общественности о положении дел в Красной Армии и превозносило значение и роль НКВД в жизни нашей страны. Вскоре после процесса над Тухачевским большая группа работников НКВД во главе с Ежовым была награждена орденами.

Изучение уголовного дела показало, что никаких законных оснований к аресту Тухачевского, Якира, Уборевича и других военных деятелей не было. Органы НКВД арестовали их в нарушение Конституции СССР, вопреки требованиям уголовных и уголовно-процессуальных законов, без санкции прокурора или постановления суда, по прямому произволу Сталина и Ежова. В деле нет объективных доказательств, подтверждающих совершение кем-либо из обвиняемых государственных преступлений. Обвинения в этих преступлениях являются ложными и базируются лишь на противоречивых «признательных» показаниях арестованных, навязанных им работниками НКВД преступными методами проведения следствия по делу.

а) Ложные обвинения в «военном заговоре»

Следствие не располагало никакими объективными доказательствами о заговоре в Красной Армии. Однако, пытаясь обосновать наличие военного заговора, следствие сфабриковало пять противоречащих друг другу предположений об обстоятельствах возникновения заговора. По делу получается, что заговор возник: 1) по инициативе Тухачевского, в его бонапартистских целях; 2) по директиве Троцкого; 3) по указанию центра правых; 4) по решению блока троцкистско-зиновьевской и правой организации; 5) по установкам, исходившим от генштаба Германии.

Вот так выглядят некоторые стороны этих вымышленных обстоятельств возникновения заговора:

1. О бонапартистских целях Тухачевского вымышленные показания были получены от Корка. По утверждению Корка, Тухачевский в 1934 г. в присутствии Путны якобы высказался за установление в стране военной диктатуры. Эти показания Корка Тухачевский не подтвердил. Не нашли они подтверждения и в показаниях Путны.

Знавшие же хорошо Тухачевского по совместной работе полковник Иссерсон (член КПСС с 1919 г.), генерал-лейтенант Тодорский (член КПСС с 1918 г.) и другие охарактеризовали его как человека глубоко партийного, которому были чужды идеи бонапартизма. В частности, по поводу обвинений Тухачевского в бонапартизме бывший заместитель начальника оперативного отдела Генштаба Иссерсон написал в Парткомиссию при ЦК КПСС следующее:

«Все это, конечно, грубая фальсификация, которая характеризует всю версию об “антисоветском военном заговоре”. “Военные работники ценили и уважали Тухачевского за его незаурядные военные способности… Тухачевский, однако не имел никакого своего окружения и не группировал вокруг себя так называемых “любимчиков”. Кстати, Тухачевский не имел никакого влияния на назначения командного состава и эти назначения производились помимо него и часто вопреки ему. Поэтому Тухачевский не имел среду, на которую мог был опираться… Тухачевский несомненно понимал это свое положение, и мне представляется совершенно невероятным, чтобы в этих условиях у него могли зародиться какие-либо “бонапартистские” тенденции и замыслы. Тухачевский был слишком умным человеком, чтобы не понимать, что при первой же попытке в этом направлении он при наличии сильной, монолитной коммунистической партии повиснет в воздухе и сломает себе шею… Тухачевский достиг высшего положения в армии и все имел».

Прав Тодорский, показывая в своей работе «Маршал Тухачевский», что клеветническое приписывание бонапартистских замыслов по отношению к пролетарской революции представляло собой «черное дело политической дискредитации Тухачевского». «Культ личности, — пишет далее Тодорский, — не только уничтожил Тухачевского. На протяжении многих лет он подрывал его высокий авторитет и порочил доброе имя».

2. Утверждение о возникновении заговора по директиве Троцкого следствие пыталось обосновать вымышленными показаниями о наличии у Тухачевского связей с Троцким через Ромма, Путну, Пятакова и Примакова. Например, о связи Тухачевского с Троцким через корреспондента ТАСС в Женеве Владимира Ромма арестованный Фельдман 23 мая 1937 г. писал:

«Предполагаю, что Тухачевский сносился с Троцким через Ромма. В 1932 г., когда я ехал в Германию вместе с Тухачевским, последний познакомил меня с Роммом в вагоне. Перед отходом поезда из Москвы Тухачевский и Ромм о чем-то таинственно разговаривали на платформе станции. Судя по тому, как Тухачевский уединился с Роммом, встречался в Берлине, я заключаю, что Ромм являлся связующим звеном между Тухачевским и Троцким».

Располагая этими предположениями Фельдмана, следствие 27 мая 1937 г. добилось от Тухачевского признания, что связь с Троцким он установил через Ромма в 1932 г. Этот вымысел Тухачевский вынужден был подтвердить и на суде:

«Когда в 1932 г. Ромм привез мне предложение Троцкого собирать троцкистские кадры, я согласился на это. Таким образом, я считаю начало организации нашего военного заговора с 1932 г.».

Наличие у Ромма преступных связей и встреч с Троцким и Седовым ничем не доказано. Показаний Ромма, арестованного в 1936 г. и осужденного в марте 1937 г., в деле Тухачевского нет, а из дела Ромма видно, что он в своих показаниях имя Тухачевского вообще не упоминал. В феврале 1958 г. Ромм (член партии с 1918 г.) посмертно реабилитирован.