Укрепрайон «Рублевка» - Александр Смоленский

– Мне за что? – с нескрываемым раздражением спросил Крутов. Отвечать на вопрос по существу ему показалось бессмысленным.

– Хотя бы за то, что у каждого правителя должен быть свой шут и свой теневой кардинал. Ты ему ни в той или иной роли нужен не будешь. У таких людей, как Иван, свое представление о счастье. И о собственном. И о народном. И уж, само собой, о счастье для своих соратников. – Президент уже еле сдерживался. – Ты лучше сейчас уходи, Илья, от греха подальше. Ну и свинью вы мне подложили... – Отрешенно махнув рукой, он указал на дверь.

Глава государства понимал, что борьба за президентское кресло вряд ли пройдет точь-в-точь по его партитуре. Это было бы и не нужно. В той или иной степени выбор всегда должен оставаться. Хотя бы на публике...

Беда в том, что окончательного решения у него самого все еще не было. При всей своей страстной любви к власти он столь же страстно не любил ее. Потому что не менее страстно он любил по меньшей мере еще несколько «муз», и первую в их ряду свободу.

На седьмом году своего во многом удачного правления президент осознал, что у него есть все, кроме... свободы. В мировой истории, причем в ближайшей ее ретроспективе, было немало государственных лидеров, которые, обожая власть, одновременно тяготились ею, потому что власть ограничивала их личную жизнь бесконечными рамками, протоколами, процедурами, а в итоге просто-напросто мешала жить, заниматься любимым делом, влюбляться, страдать, читать, а не слушать вместо этого аудиодиски.

Он часто вспоминал трагедию Кеннеди. Все было при нем, кроме одного: он слишком рано из рук отца и влюбленных в него американцев получил пост, чтобы успеть пожить для себя. Король Эдуард VII отказался от титула, чтобы остаться свободным и любить по своему выбору, а не того, кого дозволял титул.

Президент тоже боролся с собой. Хотя окружение этого никогда не понимало и вряд ли уже поймет. Подобный ход мыслей в политике никогда не принимается в расчет, даже если он и имеет место. А любые президентские шатания и неопределенности трактуются исключительно как поиск наиболее глубокого и обоснованного выбора. Потому и гадают на кофейной гуще. Потому и интригуют кто во что горазд. Словом, неуправляемая стихия. Или всетаки управляемая?! Он вспомнил, о чем думал перед тем, как на пороге кабинета нарисовался Крутов. Частично, своей «бомбой» про Гудина он уже ответил на этот вопрос. Тем не менее сейчас необходимо что-то предпринять. Но что? А может, смириться, и будь что будет?! Тут президент почему-то вспомнил о Машкове. Он ведь чтото говорил тогда важное перед возвращением из отпуска. Кажется, как раз про этот чертов карантин на Рублевке, про предстоящие выборы... Только он может дать честный и дельный совет. Больше не раздумывая, президент набрал номер телефона. Но ответа не последовало. «Что случилось, почему не отвечает? Этот телефон постоянно с Машковым. Он не может не ответить на мой звонок...» – подумал президент и нервно нажал на кнопку селектора.

– Найдите срочно Машкова, – коротко бросил он референту, забыв при этом сказать традиционное в его устах волшебное слово «пожалуйста», что означало для опытного референта высшую степень волнения.

– Так он, пока вы отдыхали, опять попал в больницу. Говорят, не долечился. Гипертония. – Референт проявлял чудеса осведомленности.

– Дозванивайтесь. Я хочу переговорить с ним... И верните мне Крутова. Тоже срочно. – Он вдруг почувствовал, что почва уходит из-под ног. Резко закружилась голова, стал заваливаться потолок.

Зазвонил телефон.

– Это ты, Машков?

– Нет, это все еще я, господин президент, – стушевался референт. – А на проводе по телефону Машкова отвечает главврач Леонид Михайлович Табачников. Он ни в какую не хочет передать трубку больному.

– Ладно, давайте главврача. – Президент вспомнил, как не так давно уже говорил с этим доктором и как раз по поводу Машкова. – Леонид Михайлович? Здравствуйте. – Он старался выбрать корректный тон, чтобы не вызвать у доктора излишнего замешательства. – Что же у вас так плохо лечат больных? Опять Машков попал в ваши руки? Или ваша больница таким способом пополняет за счет Администрации президента свои доходы?

– Насчет доходов я бы не торопился с выводами, господин президент. Администрация так и не заплатила за прошлое, – категорично сказал доктор. – Теперь по части лечения. Это вы виноваты, что больной не долечился. Как узнал, что вы отдыхаете в его вотчине, сорвался как угорелый. Я не мог его удержать. И вот результат – рецидив болезни...

– Это серьезно?

– Рецидив – это всегда серьезно, – нравоучительно, будто президент был у него на приеме, сказал Табачников.

– Я прошу вас, доктор, передайте ему телефон.

– Не могу этого сделать даже при всем уважении к вам. Я конфисковал аппарат, потому что больному противопоказано любое волнение. И вот теперь по совместительству работаю еще и его секретарем.

– Тогда хотя бы передайте на словах, что пусть поправляется и что он мне срочно нужен. – Президент удивлялся самому себе. Он давно отвык, чтобы не выполняли его просьбы, но промолчал. Прежде чем попрощаться и положить трубку, какая-то сила заставила его спросить доктора: – Что вы посоветуете, если такое ощущение, будто потолок валится и кружится?

– Так валится или кружится? – Голос Табачникова сразу стал деловым.

– Когда глаза открыты, то вроде валится. А стоит закрыть – кружится. Это серьезно?

– Не думаю, господин президент, но тем не менее дам вам два совета. Один медицинский, а другой, можно сказать, из собственного опыта, житейский. – На другом конце провода Табачникову почудилось некоторое замешательство, но он продолжил: – Меньше старайтесь отдыхать на юге, тем более летом. Даже если вам говорят про горный климат и так далее. Длительное пребывание в горах вам вообще противопоказано. И еще, больше наслаждайтесь жизнью. Тогда потолок перестанет падать. А вообще проверьтесь. Может, сейчас у вас гипертонический криз. В вашем, так сказать, переходном возрасте это достаточно опасно. Если что – звоните.

Опустив трубку на рычаг, президент внезапно почувствовал резкую боль в затылке. Он стал усиленно массировать его ладонью. Что, если и вправду криз? Нервное напряжение, отдыхай не отдыхай, давало о себе знать. Причем в самое неподходящее время. Он снова нажал кнопку селектора.

– Пусть Крутов заходит. Ты в курсе событий на Рублевке? – с места в карьер спросил президент.

– Отчасти, – уклончиво ответил Илья Ильич. – Насколько я знаю, Шатунов глубже в этой теме. Он со мной не советовался, все больше с Кушаковым.

– Это как раз я знаю. Сам просил Кушакова помогать ему. Но не до такой же абсурдной ситуации?! – раздосадованно признался президент. – Дай человеку власть... – Он не сталь заканчивать фразу. Тем более что Крутов смотрел и слушал с таким неподдельным интересом, будто сейчас услышит самые важные слова в своей жизни.

Но так и не дождавшись президентского приговора, Илья Ильич, как бы рассуждая сам с собой, заметил: