Укрепрайон «Рублевка» - Александр Смоленский

Обычно нарочито приветливые и улыбчивые коллеги по G-8 на сей раз все как один стали поглядывать на него как-то косо. У президента создалось впечатление, что если бы его западные коллеги не нуждались столь остро в российских газе и нефти, то, без сомнения, приняли бы самые жесткие экономические санкции против России.

Но особая досада была на самого себя, так как президент абсолютно оказался не готов к обсуждению ситуации вокруг этого идиотского карантина на Рублевке и не менее идиотского закона о временном управлении активами крупных собственников.

Первое, что он сделал, как вихрь ворвавшись в свой кремлевский кабинет, – это перерыл лежащие стопкой обзоры прессы, которые поступали к нему из трех различных источников. Его интересовала месячная аналитика, где должен был присутствовать резонанс по обеим конфузным темам. Но ни единой строки, обозначившей сколько-нибудь серьезное общественное осуждение, он так и не нашел. Но сказать, что президент не слышал об этом вовсе, было бы неправдой. Просто наваждение какое-то. Как только он куда-то отбывает, непременно что-то да случается.

Да, конечно, он сам подстегивал преемника к активным действиям. Мол, хватит быть как студень, надо и зубки показать где надо... Но чтобы трансформировать его указание столь заковыристым образом? Это очень, очень сильно нужно постараться. Причем не только Шатунову, но и другим.

«Вот вызову всех по очереди и спрошу. Только с кого начать? Хотя, надо полагать, уже кто-то дожидается за дверью. Ведь главное у них – не предвидеть, а предвосхитить! Это и только это их высшая математика. А что, если попытаться угадать, кто там, за дверьми кабинета стоит в низкой стойке, как на старте? Крутов? Шатунов? Любимов? Смирнов? Или Умнов? Как в покере: комбинаций много, а результата – пшик. Так все-таки кто? Тот и главный штрафник...» – Президент горько усмехнулся своим мыслям.

Он дважды прошелся по кабинету, словно заново привыкая к нему. Кстати, интересно, если вдруг он вернется сюда через четыре года, так же придется привыкать, как и после недельной отлучки?

– С приездом! – На пороге кабинета, как всегда без стука и приглашения, возник Илья Ильич Крутов. – Как прошел саммит?

Голос советника звучал подчеркнуто вежливо и вкрадчиво, что не предвещало ничего хорошего. «Сейчас преподнесет очередной сюрприз, – мелькнуло в голове президента. – Илюша страсть как любит преподносить сюрпризы». Он уже забыл, что собирался угадать, кто первым занял позицию в приемной, тот и самый главный карусельщик.

– Саммит прошел плохо, – односложно ответил президент. – А здесь, у нас, насколько я понимаю по твоему выражению лица, еще хуже? – Он сам не очень понял, спрашивает ли он или утверждает.

– Плохо или хорошо – делать выводы вам. Мое дело проинформировать.

«Странный тон для приятеля и к тому же советника», – озадаченно подумал президент, но промолчал.

– Пока вы отсутствовали, произошли любопытные события, – без предисловия начал Крутов и, не дожидаясь приглашения, сел к приставному столику. Возможно, он просто не был уверен, что дрожь в ногах не выдаст его состояния.

– Давай выкладывай, Илья, хотя меня уже ничем не удивишь. Не надейся. Как это у Сережи Есенина? «Кто сгорел, того не подожжешь...»

– Есенина я люблю... – растерявшись от неожиданной реплики «хозяина», пробормотал Крутов. Затем, собравшись, ровным, даже отстраненным тоном доложил: – Накануне состоялось совещание региональных лидеров нашей партии, ну, в смысле «Нашей силы», и на нем единогласно было принято решение выдвинуть от партии на декабрьском съезде кандидатом в президенты знакомого вам Ивана Савельевича Гудина.

Услышав эти слова, то ли в приливе злобы на тех, кто принял решение, то ли играя всего лишь роль, глава государства схватил со столика малахитовую статуэтку, изображающую римского воина, и как бы в аффекте запустил ею в стену. Раздался сильный грохот, и статуэтка развалилась на две части: голова отдельно, тело отдельно.

В истории Кремля было немало драматических и даже трагических событий. В его стенах нередко проливалась кровь, выбивали зубы, ломали судьбы. Но еще никогда в этих стенах не летали малахитовые головы римских воинов.

– Какого черта?! – не зная толком как реагировать, закричал он. – Опять без меня воду мутите? Какое еще совещание? Какие кандидаты в президенты? Не могли меня дождаться?! Или не хотели? Воистину – бойся друзей, с врагами справиться легче...

Президент не стал уточнять, появилось ли сообщение об этом «выдающемся событии» в прессе. Ему и так это было понятно.

– Да уж, это еще один жизненный парадокс, – все так же невозмутимо, словно не имел никакого отношения к «выдвижению» новой кандидатуры на роль кандидата, заметил Крутов. – Враги всегда откровеннее, честнее и благороднее друзей...

– Какой же ты все-таки аспид, Илья, – с горечью и досадой произнес президент и устало опустился в кресло.

– Признаться, не понимаю, почему вы так завелись? Еще месяца два назад мы все обсуждали вопрос о том, что партия власти выдвинет своего кандидата на выборы. Верно же, обсуждали?

– Обсуждали. И что с того? Куда торопиться? Почему именно когда я улетел?

– Как раз объяснение совсем простое. Мужики хотели «отметиться», так сказать, обрадовать. И потом, по уставу положено за полгода объявлять свое решение. Чтобы в регионах могли обсудить и всенародно подготовиться.

Крутов увидел, как президент подошел к стене, о которую разбился малахитовый воин, и стал собирать куски.

– Лучше будет, если убрать. Зачем ненужные вопросы.

– Так что напрасно вы так разгневались, – хладнокровно успокоил «хозяина» Крутов. – Иван, в смысле Савельевич, в смысле Гудин, бесконечно вам предан. На него можно положиться. И организатор талантливый.

– Ты полагаешь? – спросил президент, все еще продолжая собирать осколки изящной вещи. – А что, преемник не тянет?

Вместо ответа Крутов лишь развел руками – мол, вы сами все понимаете.

– Вы же сами пожелали его проверить на соответствие. Да, вы правы, он лично вам предан. Да, скромен, интеллигентен. Да, умен. Но такой страной, как Россия, может править лишь сильная рука. Разве Уралов это не понимал, когда сделал вас преемником?

– Ты как всегда прав, Илья Ильич, – согласился президент. – Но зачем же решать за меня?

– Перестарались, – прикинувшись овцой, потупил взгляд Крутов.

– Ничего себе перестарались! Объявили всей стране, что у меня появился еще один сменщик. Нет, я, конечно, не против конкуренции среди них. Но у Гудина всегда в характере были диктаторские замашки. А идеалом государственного устройства бисмарковская Германия. Это, увы, не поправишь. Идеалы, как и здравый смысл, это те предрассудки, которые формируются у человека до восемнадцати лет. Меня иное волнует, Илья. Чтобы ты при всем твоем уме, опыте и хитрости не скумекал, что первым делом Иван именно тебе свернет шею? Значит, я делаю вывод, что вы уже сторговались.