Закон - тайга - Эльмира Нетесова

— Сдурел, что ли? Откуда пурге взяться? Вон как тихо. И звезды на небе, как царский рупь. Чего стращает фраер? — покачал головой недоверчивый бугор. И, раздевшись до рубахи, полез в прогретый шалаш. Влез в спальный мешок. И вскоре захрапел, усыпив кентов сытыми сонными руладами.

Тимофей принес дрова в шалаш. Положил аккуратно. Занес ведро и чайник. Повесил на просушку обувь и плотно закрыл вход в свой шалаш. В эту ночь он лег спать, не раздеваясь.

Даже сквозь сон слышал бригадир, как поднялась в тайге пурга. Она подступила незаметно. Погладила жестким крылом головы деревьев, расчесала ледяным гребнем жидкие кудри берез. Закачала лохматые макушки елей и, набрав силу, загудела в полный голос по вершинам и стволам, испытывая на прочность.

Деревья сначала зашептались, потом заохали, застонали, загудели, закричали на все голоса. Сухое дерево не выдержало ледяных кулаков пурги. Отскрипело. Взвыв напоследок, ухнуло с размаху головой вниз. Затрещало ломающимися ветками. Стон дерева утонул в голосе пурги. Она взвила сугробы от корней к макушкам деревьев, взвыла в чаще диким утробным голосом. Ей вторила каждая ветка, дерево, куст. Пурга все обдавала ледяным дыханием. В дуплах, лежках, норах и берлогах замерла, затихла жизнь.

Неистовой пурге мало было плача тайги. Она обрушилась на шалаши. Сорвать их не удалось. И тогда… занесла снегом к утру. По макушку. Сровняла с сугробами, с корягами. А видя, как утонуло в снегах жилье человечье, оплакивала людей со смехом и стоном.

Не выбраться, не вырваться из объятий пурги никому. Она спеленала шалаши, она укутала их, сдавив в снежных объятиях.

Куда там человеку — дереву не устоять против ветра-старика. Он — гроза и смерть всему живому. Не прив. едись птахе взлететь случайно. Подхватит ее пурга, как пылинку. Высоко в небо подкинет, закрутит в жесткий смерч, изломав крылья, вернет тайге мертвую…

Да что там птахи. В пургу в тайге и крупному зверю выжить мудрено. Человек для нее — песчинка.

Тимка сразу понял, что его шалаш занесло снегом до верха. Теперь не откопаться, не вылезти. Три дня ждать придется конца непогоди. Меньше не бывает. Хорошо, что шалаш устоял. Иначе заморозила б пурга заживо.

В такую непогодь хоть к медведю в берлогу просись, в тайге не выжить. Ветер всякую теплину выдует.

Пурга… Зла она. Коль вырвалась, покуда силы не истратит, угомону не жди.

Тимка вылез из спального мешка. В шалаше темно. Будто заживо в гробу оказался. Зато тепло. Не смогла пурга выдуть, отнять тепло углей. И, засыпав снегом, дала возможность дышать спокойно.

«Как там фартовые? Уцелели их шалаши иль унесло? Живы ли они? Хоть бы глянуть. Но как выберешься теперь? — подумал Тимка, прислушиваясь к завыванию пурги вверху, над головой. — Теперь шалаш до весны в сугробе простоит. Откапывать нет смысла. Разве только вход. Хотя последняя пурга может догола раздеть шалаш. И все же, как там фартовые? Бугор, наверно, всю глотку порвал, матюгая пургу. Жрать хочет. А как похаваешь в такую непогодь? Вон они, зайцы и куропатки. Со вчерашнего дня лежат. Да сырьем их жрать не станешь…»

Тимка на ощупь проверил шалаш.

Нет надежды выбраться. Пурга превратила шалаш в подземелье, в нору без хода, в могилу с живым покойником.

— Господи, дай мне терпенья и силы! Спаси и сохрани нас! — просил Тимоха, став на колени.

Ни лопаты, ни топора под руками. Найти бы хоть спички. Шарил Тимофей по еловым веткам. Пальцы наткнулись на нож. Где-то рядом спички. Наконец-то зажег жировик.

Тусклый крохотный огонек осветил шалаш. Верх не прогнулся. Значит, его не занесло пока. Зато бока сдавило заметно. Но ничего. Переждать можно. И вдруг Тимоха заметил, как слабый язык пламени качнулся к задней стене шалаша.

— Слава Богу! Не все пропало. Один выход остался! — Натянул Тимоха сапоги, телогрейку и, нахлобучив шапку, раздвинул еловые лапы стены. Первый, второй, третий ряд.

И в шалаше стало свежо. Жгучий морозный воздух вместе со светом тусклого дня ударил в лицо. Тимка вылез из шалаша на пузе, как зверь из норы. И тут же захлебнулся ветром, стеганувшим по лицу и рукам упругим ледяным хлыстом.

Он оглянулся. Шалаши фартовых, как две могилы, стояли, занесенные в сугроб. Их не унесло. Тимка сделал одно неверное движение, подтянулся к коряге. Пурга тут же приметила его. И словно взбесилась. Обрушила на мужика всю свою ярость. Скрутившись в смерч, подхватила его, понесла, швырнула в сугроб под ель, дохнула могильным холодом, вдавила в снег, как пылинку.

Тимка отвернул лицо от ветра. Встать не сможет. Куда там! Уползти бы обратно в шалаш. Но где он?

У пурги много сил. Она ревет без передышки. Человек слаб. Но хитер. Тимка, переждав, развернулся ногами к ветру. Огляделся. Увидел шалаш фартовых. И, зацепившись за него, подтянулся. Боковую стену и небольшой угол проглядела пурга. Через него и влез Тимофей к фартовым.

Те уже давно проснулись. Но Тимку не ждали. Увидев его вползающим из угла, удивились:

— Черт ты, а не фраер. Ни один вор в такую погоду из хазы не вылезет. Шкуру пожалеет. Как пробрался, кент?

Тимка потирал ушибленное плечо. Морщился. И спросил коротко:

— Все дышите? Все в ажуре?

— Все по кайфу! Только вот как сходить до ветра…

— Хавать охота, — рявкнул бугор.

— Терпи. Грызи галеты, кент!

— Зачем галеты? У вас в шалаше мясо. Я его вам вчера поставил. Сваренное. Не могло замерзнуть, — вмешался Тимка.

Кто-то чиркнул спичкой. Громыхнула кастрюля.

— Кенты! Дышим! Хамовка есть! — заорал Бугай во всю глотку, словно ему куш отвалился невиданный. Законники ожили.

Два дня еще мела пурга. Куролесила над тайгой неистово.

Но условники понимали, что до конца зимы осталось не так уж долго. Что зима скоро начнет сдавать. И тогда кончится охотничий сезон. До глубокой осени не вернуться им в тайгу. Значит, пушнины надо добыть побольше уже нынче, теперь. Не упустить время.

Едва стихла, улеглась непогодь, вышли условники в тайгу.

За время пурги не много зверя взяли. И все же удача не обошла. Десятка полтора соболей да норки, куницы, горностаи попались на приманку. Пяток огневок сушился под навесом, сделанным специально для меха.

Условники понемногу вошли во вкус. Теперь сами вставали чуть свет и исчезали в тайге, каждый на свою тропу уходил. В шалаше никто не хотел оставаться.

Даже Филин, забыв, что бугор, вскоре не выдержал. Мех… Глаза загорались, тряслись руки и душа. Разве усидишь? И, плюнув на все условности, ушел в тайгу, обвешанный капканами и силками, искать свою тропу.

В шалаши возвращались затемно. Забывая о еде и отдыхе, они быстро втянулись в новое дело.

Вспухали рюкзаки. В них накопилось немало пушняка. Законники, вернувшись к ночи, уже не ждали друг друга. Готовили общий ужин.