Вашингтон - Екатерина Глаголева

Вашингтон всё еще требовал от Гейтса объяснений по поводу давешней записки Конвея, раскрывшей ему глаза на заговор против него. Не отвечая на вопрос по существу, Гейтс возмущался тем, что его личные бумаги могли попасть в чужие руки. Верно, это Гамильтон рылся в его личной переписке и тайно снял копию с письма, а «столь великие преступления не должны оставаться безнаказанными». Вашингтону пришлось раскрыть источник информации — болтливого адъютанта самого Гейтса, Джеймса Уилкинсона.

Тринадцатого декабря Военный совет создал систему инспекций, чтобы положить конец дезертирству, обеспечить целевое расходование общественных средств и наладить обучение солдат военному делу. Главным инспектором был назначен не кто иной, как Томас Конвей, которого, вопреки мнению Вашингтона, всё-таки произвели в генерал-майоры. Более того, он теперь уже не подчинялся Вашингтону и обладал обширными полномочиями.

У главнокомандующего сейчас голова болела совсем о другом: где разместить на зиму его армию бродяг и голодранцев? Хоу с комфортом зимовал в Филадельфии, британских солдат были вынуждены принять на постой горожане, а Континентальная армия опять оказалась в чистом поле, на снегу, без единого одеяла. На письма о том, что солдаты голодают, Конгресс ответил циничной рекомендацией не деликатничать с местным населением и реквизировать всё необходимое. Как похвалялся Ловелл Сэмюэлу Адамсу, этой резолюцией «полубога щелкнули по носу».

Если бы Вашингтон ушел вглубь Пенсильвании, люди Хоу смогли бы свободно разорять фермы в окрестностях Филадельфии, а Континентальный конгресс в Норке и Законодательное собрание Пенсильвании в Ланкастере остались бы без защиты. Кроме того, в сельской местности все удобные места уже были заняты беженцами из столицы.

В конечном итоге Вашингтон выбрал для зимнего лагеря поселок Вэлли-Фордж на берегу реки Скулкилл, в 32 километрах северо-западнее Филадельфии — по его собственному позднейшему признанию, «унылое и неудобно расположенное место». Но в теории это место выглядело идеальным: довольно высокая горная гряда обеспечивала ему защиту; войска Хоу находились в целом дне пути; окрестные леса могли снабжать материалом для строительства хижин и дровами; запасов продовольствия на местных фермах хватило бы для пропитания армии, а чистую воду можно брать из реки. 19 декабря армия принялась обустраиваться в Вэлли-Фордж.

Пенсильванские законодатели наперебой порицали Вашингтона: он уводит армию в лагерь, вместо того чтобы сражаться, — как будто этот лагерь был раем земным. «Могу уверить этих джентльменов, — писал 23 декабря главнокомандующий новому председателю Конгресса Генри Лоренсу, — что гораздо проще и не так огорчительно цедить упреки, сидя в уютной комнате у жаркого очага, чем удерживать холодный холм, открытый всем ветрам, и спать на снегу и морозе без теплой одежды и одеял. Но если в них мало сочувствия к голым, бедствующим солдатам, то я сочувствую им всей душой, мне больно из-за этих страданий, облегчить или прекратить которые не в моей власти».

Какие сражения? Больше всего Вашингтон опасался, что его голодающая армия попросту разбежится. В том же письме он рассказал, что велел своим солдатам напасть на британских фуражиров, рыскающих по окрестностям, но те не смогли выполнить задание. Чем кормить людей? У него на всех 25 бочонков муки, а мяса вообще никакого! Кроме того, у солдат по одной рубашке, а бывает, что и той нет, около трех тысяч человек непригодны для дела, потому что разуты; мыла нет и в помине; люди не спят которую ночь, греясь у костров, так как одеял тоже нет. «Три-четыре дня плохой погоды нас доконают».

Вашингтон ехал в Вэлли-Фордж по кровавым следам, оставленным на обледеневшей дороге босыми обмороженными ногами его солдат. Добравшись до места, поселился в двухэтажном каменном домике при мельнице, построенном Айзеком Поттсом — владельцем кузницы (Forge), которая и дала поселку название. На втором этаже генерал спал, на первом — работал. Адъютанты спали на полу тесного «кабинета», прижавшись друг к другу; обедали в примыкающем к дому бревенчатом сарайчике. Вашингтон был крайне щепетилен во всём, что касалось частной собственности: он взял этот домик в аренду, а не реквизировал его.

Первым делом требовалось построить для людей теплые сухие хижины. Полки поделили на бригады по 12 человек, которые валили лес и строили себе домики. Чтобы подать пример, в период этой стройки Вашингтон спал посреди лагеря в палатке. Для ускорения процесса он привнес элемент соревнования: пообещал 12 долларов бригаде, которая первой выстроит себе хижину, и сотню любому, кто придумает, чем покрыть крышу вместо дерева, оказавшегося в дефиците.

Томасу Пейну солдаты, стучавшие по бревнам тупыми топорами, напоминали семейство бобров: «…каждый при деле, одни тащат бревна, другие — глину, остальные скрепляют одно другим». В течение месяца на ровном месте выросли две тысячи времянок, выстроившихся параллельными рядами.

Внутри было темно и тесно; 12 мужчин должны были уместиться в помещении величиной 14×16 футов (4,6×5,3 метра). По обе стороны от двери размещались узкие нары в три яруса. Многие солдаты набрасывали поверх хижин палатки, чтобы не так продувало пронизывающим ветром. Привилегией офицеров было жить в домике с деревянным полом, рядовые же довольствовались земляным.

Вопрос с пропитанием стоял очень остро. Вашингтон как-то не учел, что местные фермеры предпочтут продавать свой товар британским войскам в Филадельфии за твердую валюту — фунты, а не изголодавшимся соотечественникам за обесценившиеся бумажки, которые печатал Конгресс. «Я не говорю о том, чтобы сразу отмести идею патриотизма, — писал главнокомандующий в Йорк, пытаясь достучаться до Конгресса, — но осмелюсь утверждать, что в большой и длительной войне не выстоять на одном лишь этом принципе». Короче говоря, идеи в рот не положишь…

На рождественском ужине Вашингтон со своей свитой довольствовались барашком, картофелем, капустой и хлебными корками, запивая их водой. Офицеры были особенно удручены отсутствием горячительного. После сражения при Брандевин-Крик Вашингтон потерял почти весь свой обоз, в котором возил посуду, столовые приборы и кухонную утварь, и теперь приходилось орудовать одной только ложкой. Но он прекрасно понимал, что находится в привилегированном положении по сравнению со своими солдатами: «Наши больные голы, и здоровые голы, и несчастные люди в плену тоже голы!»

Двадцать седьмого декабря в лагерь явился Томас Конвей, чтобы сообщить Вашингтону о своем назначении главным инспектором и получении чина генерал-майора. Главнокомандующий умел владеть собой. Он принял посетителя с «учтивой церемонностью» и ледяной вежливостью, от которой людям обычно становилось не по себе. Что касается назначений, то пусть Конвей знает: его повышение — пощечина для бригадных генералов, поболее его послуживших делу американской свободы, а инспектировать он ему ничего не даст, пока не получит четких указаний от Конгресса.

Пожаловавшись в Конгресс на холодный прием, оказанный ему в Вэлли-Фордж, Конвей настрочил письмо Вашингтону, написав в нем всё то, что не решился бы высказать прямо в глаза: «Я понимаю, что Ваше отвращение ко мне вызвано письмом, написанным мной генералу Гейтсу». Между прочим, в европейских армиях подчиненные вольны высказывать свое мнение о начальстве и никто их за это не преследует. Неужели в этой стране наступает эра тирании и инквизиции? «Поскольку Вы даже вида моего не выносите в Вашем лагере, я готов поехать туда, куда направит меня Конгресс, даже во Францию».