Становление Европы. Экспансия, колонизация, изменения в сфере культуры. 950-1350 гг. - Роберт Бартлетт

Иностранные короли появлялись реже, чем королевы, зато в таких случаях осложнений в отношениях с местной правящей элитой бывало больше. В последующем фигура иностранного правителя в государствах средневековой Восточной Европы стала играть исключительно важную роль, поскольку национальные правящие фамилии фактически исчезли с исторической арены. В XIV веке местные королевские династии в Богемии, Польше и Венгрии вымерли. Пржемысловичи, Пясты и Арпады, то есть династии, которые в X и XI веках принесли своим народам христианство и тем обеспечили себе политическое выживание, в конце концов выродились. Последний представитель рода Арпадов, Андрей II, умер в 1301 году, последний Пржемыслович, Венцеслав III, — в 1306, а Пясты, сумев в 1320 году возродить единое Польское королевство, в 1370 остались без наследника престола по мужской линии. В результате короны Восточной Европы оказались доступны претендентам как из самого региона, так и из-за его пределов. На протяжении Позднего Средневековья Богемия и Венгрия управлялись последовательно французскими династиями, германскими, а затем местными аристократами, прежде чем перешли под власть Габсбургов. Польша пережила два более кратких по времени, но аналогичных по сути смутных периода в XIV веке, сначала — накануне возрождения королевства в 1320 году, а затем — между 1370 и 1386 годами, когда языческая литовская династия Ягеллонов (в лице великого князя Ягайло) приняла христианство и одновременно польскую корону.

Появление правителей-иностранцев было удачным моментом для местной знати заявить о своих условиях. Когда граф Люксембургский Иоганн в 1310 году стал королем Богемии, ему пришлось дать обещание не назначать на высокие государственные посты лиц «иностранного происхождения» (alienigena). Теоретически даже приобретение недвижимости было им заказано. Однако король, судя по всему, допускал отступления от буквы, ибо уже через несколько лет, как явствует из источников, «в его окружении было множество графов и дворян из Германии, которые выдвинулись благодаря не столько своему положению, сколько государственной мудрости, без их совета практически не вершилось никакое дело в его королевстве, и он жаловал им королевские земли и высокие посты». В 1315 году чешские бароны сетовали: «У всех народов вызывает недовольство, когда иммигранты из чужой стороны так обогащаются и важничают». Иоганну пришлось отослать своих немцев. Спустя несколько лет королю-иностранцу по-прежнему приходилось клясться, что он «не поставит иноземца командовать ни одной королевской крепостью либо замком, будь то в официальной должности или как-либо еще, как и не сделает никого из чужеземцев бургграфом, а будет назначать одних чехов».

Иногда этнические противоречия проистекали не из-за иностранного происхождения короля или королевы, а в силу того, что король, принадлежащий к коренной национальности, начинал привечать иноземцев и поощрять создание целого слоя иностранных воинов, номенклатуры и придворных. Примеров тому множество в истории польской династии Пястов, хотя были случаи, когда эти правители-космополиты наталкивались на опасную оппозицию со стороны националистически настроенных местных кругов. Тем не менее, согласно одному источнику, Болеслав II Силезский (1242–1278), довольно слабо владея немецким, «стал предпринимать крутые действия против поляков, самым безобразным образом отдавал предпочтение немцам и во множестве раздаривал им поместья. На этом основании поляки перестали признавать его своим королем и низвергли». Автор приведенной цитаты объясняет последующее пленение королем епископа Вроцлавского его «одержимостью дьяволом и давлением немцев, под чью диктовку он действовал». Неприятие космополитизма проявила и коренная польская знать в области Куявия, когда отказала в доверии своему герцогу на том основании, что он слишком благоволил к Тевтонским рыцарям. Познанский летописец жаловался, что молодые силезские герцоги, пришедшие к власти в 1309 году, «окружены немцами, которые навязывают им свои советы, так что они могут делать только то, что на руку немцам».

Население средневековых городов было по существу эмигрантским. Такая картина наблюдалась повсеместно, приобретая особенно важное значение в приграничных районах, где горожане или значительная их часть в этническом отношении нередко отличались от окрестного сельского населения. Переселение в далекие края зачастую имело конечной целью именно город, и в областях наподобие Восточной Европы или кельтских земель противоречия между городом и деревней сопровождались и усугублялись этническими противоречиями, ибо многие городские поселения, целиком или большей частью, были населены иммигрантами. То обстоятельство, что понятия немец и чех были фактически равнозначны соответственно понятиям горожанин и крестьянин, наглядно иллюстрируется рассказом о чуде, происшедшем в Праге в 1338 году. Ремесленники разных специальностей обсуждали, как праздновать день св. Вацлава, когда один из них, немец, заявил, что «он не намерен отмечать праздник этого крестьянина». И только когда его разбил паралич, а исцеление наступило от мощей Вацлава, «немцы стали относиться к нашему покровителю с большим почтением». Здесь мы имеем пример того, как межэтническая рознь оказалась облечена в форму взаимной неприязни между городом и деревней.

В Восточной Европе немецкий язык был преимущественно языком городов и правящих дворов. Список новых бюргеров, допущенных жить в старую Прагу в XIV веке, показывает, что от 63 до 80 процентов тех, чью национальную принадлежность можно установить по именам и фамилиям, были немцы. Эта статистика еще более убедительна, если рассматривать состав городского совета. Француженка по происхождению, королева Богемии Бланш, стремясь достичь большего взаимопонимания со своими подданными, стала учить не чешский, а немецкий язык, «ибо почти во всех городах королевства и повсюду в присутствии короля немецкий язык употреблялся чаще чешского». Аналогичная ситуация имела место в Польше. Когда будущий архиепископ Львовский (Лембергский) в середине XV века приехал из сельской местности в Краков, «он обнаружил, что все общественные и частные дела вершатся на немецком языке» (Filippo Buonaccorsi, alias Callimachus, Vita et mores Gregarii Sanocei, ed. Ludwik Finkel, MPH 6 (Cracow, 1893, repr. Warsaw, 1961), pp. 163–216, at p. 179), что побудило его впоследствии отправиться в Германию для совершенствования в языке. По мере продвижения на восток, в те районы, где немецкие сельские поселения становились реже, города все больше напоминали острова немецкой культуры среди морей культуры славянской, прибалтийской, эстонской или мадьярской.

Так же четко могли быть охарактеризованы с точки зрения языка и города Британских островов. Здесь значительно чаще, чем в окрестных селах, звучала французская речь. После нормандского завоевания французские переселенцы закрепились во многих городах Британии — Книга Страшного суда, в частности, упоминает о сорока трех бюргерах-французах в Шрусбери, — и процесс развития культуры в последующие столетия шел по пути дальнейшей галлизации. В начале XIV века горожане в пять раз чаще владели французским по сравнению с сельскими жителями. В землях кельтов французский также являлся языком городов и переселенцев. Одним из главных памятников старофранцузской литературы ирландского происхождения является поэма о возведении в XIII веке стен Нью-Росса, нового города, ставшего вскоре самым оживленным портом Ирландии. Примечательно, что сам город, колонизаторы и торговля были воспеты в поэтической форме на французском языке. В то же время в Уэльсе и Ирландии к французскому как языку престижа и привилегий присоединился и английский. Не будучи престижным на родине, английский язык стал таковым в колонизованных западных землях. В XII веке переселенцы прибывали в новые города Уэльса и Ирландии из разных краев: в одном источнике начала XII века упоминаются «все горожане, французы, англичане и фламандцы» города Кидвелли. Однако на протяжении XIII и последующих столетий городское население колонизованных кельтских областей стало все в большей степени самоидентифицироваться в качестве английского. Сохранилась петиция XIV века, составленная от имени «английских горожан английских боро в Северном Уэльсе» (характерно, что она при этом написана на французском языке). В другом документе утверждалось, что «ни один валлиец не должен жить в свободных городах Уэльса». Часто города Уэльса и Ирландии оставались в языковом отношении изолированными анклавами, как города польской Галиции или Ливонии.