Посланец небес - Михаил Ахманов

Не выпуская из левой руки пончо Тревельяна, он потянул его сквозь толпу, потом выхватил из-за пояса горн и принялся колотить им по головам и плечам сограждан, приговаривая:

– Расступитесь, добрые жители Ферантина, дайте дорогу служителю празднеств! Не напирайте, не лезьте мне под ноги! Я знаю, каждый хочет на меня взглянуть, однако толкаться ни к чему! Всякий, кто меня толкнет, вместо карнавала повеселится в клетке с пацами! И вместо вина будет глотать их мочу, клянусь в том Заступницей Таванна-Шихи!

«Ну и пижон! – высказал свое мнение командор. – Попадались мне такие олухи среди гардемаринов. Трое суток карцера, и каждый день – наряд на чистку дюз… Через месяц – как шелковые!»

Представив, как Туки чистит дюзы, Тревельян ухмыльнулся, но без сопротивления последовал за ним к столу и кувшину с чашами. Парень был говорливый, но симпатичный и, вероятно, знал в Ферантине каждого второго, а кого не знал, тех упоминать не стоило. Ценный источник информации!

Освежившись терпким прохладным напитком, он произнес:

– Значит, вам нужен девятый рапсод… Я полагаю, восемь других уже нашлись?

– Да, и среди них Хиджи-Дор Звонкие Струны из Мад Тусса, что в Дневной Провинции, и Фириданум Сладкоголосый из Праа, что в Сотаре. Какие великие певцы! Какие луженые глотки! И какие пальцы! Бегают по струнам быстрее, чем змея за древесным кроликом! Однако, – тут Туки наклонился поближе к Тревельяну и понизил голос, – кроме глотки и пальцев нужны еще приятный облик и дар сочинителя. Особенно дар, ибо каждый участник турнира поет три новые песни: любовную, воинственную и гимн красотам природы.

– Новых песен у меня пара фургонов и еще тележка, – сообщил Тревельян, – и на лютне я играю лихо. Но вот за сладкозвучность глотки поручиться не могу.

– Давай испытаем, – предложил Туки, оглядывая кабачок. Он был крохотным, на четыре столика, и хозяин – видимо, из почтения к служителю празднеств и его секретным переговорам – очистил территорию от клиентов и закрыл дверь.

Тревельян прочистил горло, набрал в грудь воздуха, испустил для разминки мощный вопль и запел «Эх, дубинушка, ухнем». Стеклянные бокалы на полках задребезжали, с потолка что-то посыпалось, то ли краска, то ли штукатурка, а оглушенный кабатчик присел, спрятавшись за стойкой.

– Громко, – оценил Туки. – Громко – это хорошо, твой голос наполнит зал. Видишь ли, турнир Бабочки проводится не в амфитеатре, а в закрытом помещении, куда приглашают только избранных. Это зрелище не для толпы и всякой черни, а для людей образованных и понимающих. Будет правитель со своими близкими, нобили – из тех, что познатней, богатых горожан с полсотни, мудрецы из нашей академии, рапсоды и, конечно, девушки.

– Что за девушки? – спросил Тревельян, начиная проявлять интерес к делу.

– Тилимские танцовщицы. У вас, певцов, Братство, а у них – Сестринство. Вот из этого Сестринства и будут плясуньи, самые лучшие и знаменитые. Надо сказать, – Туки снова придвинулся ближе и зашептал, – что хотя турниру покровительствует сам правитель, благородный Супинулум, но денежки дает Сестринство, и угощение от них, и все призы, не говоря уж о главном. Поэтому они…

– Подожди, не торопись, – прервал его Тревельян. – Что у вас за главная награда? И почему у турнира такое название? Медоносная Бабочка, а, скажем, не Ферантинская Птичка или Лучшая Глотка Тилима?

– Так я же об этом и толкую! Турнир проводит Сестринство танцовщиц, и третьему певцу положено сто золотых, второму – двести, а первому… – Туки закатил глаза. – Первому, то есть победителю, – ночь услад с прекраснейшей Арьеной, она у нас нынче в бабочках, и от такого приза даже покойник не откажется. Наплыв желающих огромен, и на сегодняшний день сто восемнадцать рапсодов явились в Ферантин и толкутся у двери моего господина, устроителя празднеств. А я сижу тут и уговариваю тебя! Да с таким громким голосом, с такой внешностью и новыми песнями ты… – Туки махнул рукой и приложился к кружке.

Рука Тревельяна машинально коснулась бакенбард. Он дернул левую, потом правую, едва не выдрав ленточки, поднял глаза к потолку и протянул:

– Вот, значит, как… Могу ли я предположить, что Медоносная Бабочка некий символ? Обозначающий порывы плотской страсти, любовь прекрасной женщины, что служит призом победителю?

– Можешь, можешь. – Юный герольд допил кружку и грохнул ею о стол. – Еще вина, хозяин! Кстати, друг мой Тен-Урхи, именно в этот сезон, завтра поутру, начнутся брачные игры у бабочек, что можно увидеть на всех медоносных лугах. Так что карнавал и наш турнир приурочены к их воздушным свадьбам, и сам правитель жертвует кровь, когда у бабочек… как ты говоришь?.. ах да, порывы плотской страсти. Красиво сказано! Вот в такое утро наш благородный Супинулум и кольнет пальчик кинжальчиком, ни днем раньше, ни днем позже.

– Я вижу, Арьена у вас девушка популярная, – сказал Тревельян. – Как-никак, сто восемнадцать претендентов… И не набрать девяти? Почему?

– Потому, что надо учесть ее интересы – ведь отдуваться-то ей! Рапсод, допущенный к турниру, должен иметь приятную внешность и подходящий возраст, а большинство желающих или сопливые юнцы, или слишком староваты, или не вышли рожами. Вот ты, Тен-Урхи, подойдешь! Должен сказать, что судит турнир сама Медоносная Бабочка, и побеждает временами отнюдь не самый голосистый. Ей, знаешь ли, виднее… И у тебя есть шансы, клянусь Тремя Богами!

– Я польщен. – Тревельян склонил голову. – Я уже почти согласен, Туки. Если к награде добавить еще чуть-чуть… сущую малость… добавить кое-что, то я уверен, что «почти» исчезнет.

– Чего ты хочешь? Денег?

– Нет. Я направляюсь в Шо-Инг, к Мерцающему морю, и мне нужны рекомендательные письма. Желательно к правителю Кадмидаусу и брату его Кадмиамуну. Если бы твой господин, устроитель празднеств, написал их или, что еще лучше, сам благородный Супинулум оказал такую милость…

– Шо-Инг! Демоны бездны, Шо-Инг! Что тебе делать в Шо-Инге, рапсод? Люди там невежественны и грубы, земли заброшены, а города их – те, что у морского побережья, – больше походят на торговый склад и разбойничье логово.

– Однако я должен туда добраться, найти корабль и выйти в море. Понимаешь, Туки, был у меня наставник из ваших краев по имени… ээ… Хурлиулум, и перед смертью просил он, чтобы прах его не бросали в реку, а опустили в морские воды, а лучше даже – в Западный океан. Прах его здесь, – Тревельян коснулся мешка. – Много дел он не успел доделать на земле и потому торопится вернуться от Оправы. А для этого нужно, чтобы прах попал туда быстрей.

Туки описал круг над сердцем:

– Благочестивы твои намерения, Тен-Урхи… Я поговорю со своим господином, и он, наверное, устроит тебе пару пергаментных свитков с печатями правителя. Но ты согласен петь? Завтра, во время Полдня, на Арене Быстрых Ног и Гибких Бедер?

«Хорошее название, – прокомментировал командор. – Многообещающее!»

Что до Тревельяна, то он лишь спросил: