Путешественница. Книга 2. В плену стихий - Диана Гэблдон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но тут подоспел Джейми. Одной рукой он придержал в неподвижном положении мою ногу, другой медленно надавливал на поршень, пока не выдавил из шприца всю белую жидкость.
Когда Джейми вытащил иголку, у меня вырвался вздох облегчения.
— Спасибо, — сказала я чуть погодя.
— Прости, — тихо произнес он через минуту и поддержал меня под спину, помогая улечься.
— Все в порядке.
Глаза мои были закрыты, но под веками расплывались цветные узоры, напоминавшие об игрушечном чемоданчике, который был у меня в детстве: маленькие розовые и серебряные звездочки на темном фоне.
— Я забыла: первые несколько раз это бывает трудно. Думаю, воткнуть в кого-нибудь кортик гораздо легче. Во всяком случае, не приходится беспокоиться о том, что причиняешь кому-то боль.
Джейми промолчал, но сильно втянул воздух носом. Я слышала, как он расхаживает по каюте, убирает коробку со шприцами, вешает мою юбку.
Место инъекции ощущалось будто узел под кожей.
— Извини, я не то имела в виду.
— А могла бы, — спокойно произнес Джейми. — Убить кого-нибудь, спасая свою жизнь, куда как проще, чем причинять боль, спасая других. На самом деле ты гораздо смелее меня, и я не против того, что ты об этом сказала.
Я открыла глаза и взглянула на него.
— Черта с два ты не возражаешь!
— Представь себе, не возражаю!
Я рассмеялась, и это отдалось болью в руке.
— Я не возражаю, и ты не возражаешь, но я все равно имела в виду не то, — сказала я и снова закрыла глаза.
— Ммфм, — было мне ответом.
Сверху слышался топот ног и голос мистера Уоррена, выкрикивавшего команды. Ночью мы миновали Большой Абако и Элевтеру и сейчас с попутным ветром держали курс на юг, к Ямайке.
— Если бы у меня был хоть малейший выбор, я не стала бы подвергаться риску быть застреленной и зарубленной, арестованной и повешенной.
— Я тоже, — откликнулся Джейми.
— Но ты…
Я замолчала и посмотрела на него с любопытством.
— Ты и правда так думаешь, — медленно произнесла я. — Что у тебя на сей счет нет выбора. Да?
Джейми сидел чуть отвернувшись от меня, потирая пальцем свой Длинный прямой нос. Широкие плечи слегка поднялись и опустились.
— Я мужчина, англичаночка, — очень тихо сказал он. — Если бы я думал, что выбор есть… то, возможно, не сделал бы этого. Тут речь даже и не о храбрости, раз все равно ничего нельзя изменить.
Он взглянул на меня с улыбкой.
— Это как роды у женщины. Ты должна родить, и неважно, боишься ты или нет, — рожать все равно придется. Смелость требуется лишь в тех случаях, когда ты можешь сказать «да», а можешь и «нет».
Некоторое время я лежала молча, глядя на него. Он откинулся в кресле и прикрыл глаза. Длинные золотисто-каштановые ресницы выглядели на его лице как-то по-детски. Они странно контрастировали с темными кругами под глазами и углубившимися морщинками у висков. Он устал. С того момента, как появился пиратский корабль Джейми постоянно находился на ногах.
— Я не рассказывала тебе о Грэме Мензисе? — спросила я наконец.
Голубые глаза мигом открылись.
— Это еще кто такой?
— Мой больной. В госпитале Бостона.
Грэм попал в больницу, когда ему было далеко за шестьдесят. В Бостоне он прожил почти сорок лет, но так и не утратил акцента, выдававшего в нем уроженца Шотландии. Старый рыбак, в ту пору он уже не выходил в море, а владел несколькими рыболовными судами и отправлял на промысел других.
Он во многом походил на шотландских солдат, каких я видела у Престонпанса и Фолкирка, стойких и веселых, готовых подшутить над чем угодно. В частности, и над тем, что было слишком мучительно, чтобы держать это в себе.
«Будьте осторожны, красавица, смотрите внимательно, что режете. Не отхватите мне случайно неправильную ногу».
«Не беспокойтесь, — заверила я его, похлопав по лежавшей на простыне обветренной руке. — Отрежу правильную».
«В самом деле? — Его глаза расширились в притворном ужасе. — А я-то сдуру думал, что удалять надо как раз неправильную».
Он рассмеялся, и маску общего наркоза мне пришлось надеть на его смеющееся лицо.
Ампутация прошла без осложнений. Грэма после восстановительного периода выписали домой, но я не слишком удивилась, когда через полгода снова увидела его в палате. Лабораторный анализ показал, что первоначальное злокачественное новообразование дало метастазы в лимфатические узлы в паху.
Я удалила пораженные узлы. Была применена лучевая терапия — кобальтовая пушка. Потом пришлось удалить селезенку, которая тоже оказалась пораженной. Даже понимая, что хирургия уже бессильна, я не собиралась опускать руки.
— Конечно, куда легче не отступаться, когда болеешь не ты сам, — пробормотала я, глядя на доски над головой.
— Стало быть, отступился он? — спросил Джейми.
— Ну, я бы не называла это так.
— Я тут кое о чем подумал, — произнес Грэм, и его голос эхом отдался в наушниках моего стетоскопа.
— Правда? Но давайте не говорить вслух, пока я не закончу прослушивание, ладно?
Он издал короткий смешок, но, пока я его прослушивала, передвигая диск стетоскопа от ребер к грудине, лежал спокойно.
— Хорошо, — сказала я, вынимая трубочки из своих ушей и давая им упасть на плечи. — Так о чем вы подумали?
— О самоубийстве.
Он посмотрел на меня с вызовом. Я невольно оглянулась, желая удостовериться в отсутствии медсестры, подтянула синий пластиковый стул для посетителей и села рядом с ним.
— Что, боль усиливается? Вы же знаете, мы можем помочь. — Я немного помедлила, прежде чем закончить: — Вам нужно только попросить.
Но он не просил никогда. Даже когда нужда в обезболивающем была очевидной, он не жаловался на свои страдания, а мне было неловко навязывать помощь: это казалось вмешательством в нечто личное. Вот и сейчас я лишь увидела, как он слабо улыбнулся.
— У меня есть дочь, — сказал он. — И два внука, славные ребятишки. Впрочем, я и забыл, вы ведь видели их на той неделе.
Я их видела. Они навещали его по меньшей мере дважды в неделю, приносили показать дедушке свои заполненные каракулями школьные тетрадки и автографы игроков в бейсбол.
— А моя матушка живет в Кентербери, в доме престарелых, — задумчиво проговорил Грэм. — Обходится чертовски дорого, но зато там чисто, уютно, кормят прилично, да и компания у нее имеется.
Он бесстрастно взглянул на покрывавшую его простыню и поднял свою культю.
— Как вы думаете, месяц? Четыре? Три?