Делай, что хочешь - Елена Иваницкая

Уже было ясно, что происходит. Все советы он будет отклонять как невозможные, а когда моя изобретательность иссякнет, я окажусь виноватым. Сильный прием, чтобы сломать собеседника. Даже лекцию о нем помню. Не понял я одного: как различить, намеренно ли человек его использует или сам не понимает, что делает?

Решил продолжать и поинтересовался, не пора ли Аните навестить родственников – вы говорили, у вас родня в деревне. Он строго помолчал. Нет. Никого в живых не осталось. И деревню ту сожгли. Но может быть, вы сами съездите с девочкой за Реку на неделю-другую? Нельзя! У меня дела, у нее школа. Не время разъезжать. Тогда я постараюсь выкроить время, и мы с Мартой поедем в столицу. Еще хуже! Ребенку горе, что вы вдвоем катаетесь. Понимаю. Уеду один. Да ты что! Будто мы тебя выгнали!..

Пора было прекращать эту шахматную партию. Спросил мирно, но пристально: а что вы сами намерены делать и что советуете мне? Он вскипел. Не знаю! У тебя спрашиваю! Ты помочь обещал!

Попросил его объяснить, чего он сам хотел бы в этих нелегких обстоятельствах. Опять ошибка. Сейчас ответит, что ему ничего не нужно кроме благополучия внучки.

– Будто непонятно! Чтоб не плакала, не мучилась. Чего ж еще. Вот и говори!

Он вскочил. Шагнул. Было тесно. Сел. Толкнул стол. Тяжелый стол даже сдвинулся.

Жалко его было – это да.

– Вы человек прямой и честный… – Вдруг подала голос моя догадливость, которая появлялась по собственному капризу, а не тогда, когда надо. – Вы сказали, что девочка плачет и жалуется, как ей тяжело. Что еще она говорит? Чего хочет, чего просит? Давайте обдумаем вместе.

Догадливость злорадно подсказывала, чего просит крошка: «Дедушка, заставь его жениться!» А дедушка то сердится, то обещает: постараюсь. Или даже: заставлю.

Помолчали. Он вздохнул и решился:

– Да, прямой! Хитрить не привык. Только они две у меня и есть. Все для них. А что выходит? У дочки жизнь не задалась. Сначала этот паразит, потом события. А ведь какая была веселая, красивая. Теперь никуда не показывается. Дома прячется, как виноватая. Хотя не виновата ни в чем. Наоборот! Малышку спасла. А мне пора уже думать, как без меня останутся. Ты парень что надо и девочке по сердцу. Ребенок еще, но это ничего. Воспитаешь жену. Слушаться будет, в рот тебе смотреть. Счастье – оно хорошо воспитывает. Куда лучше беды. Сейчас такая беда, что сам не свой. Тебя так и прибил бы. Или хоть разругался с тобой, да ты не даешься. А кто ты – самый злой враг или самая близкая душа – от тебя зависит. Я все понимаю. У тебя другая, ты ей слово дал. Но бывает, что слово и назад берут. Скажешь – тогда другая будет горевать. И Старый Медведь… Все правда! Понимаю. Я ж не изверг. За них душа изболится, перед ними буду виноват. Придется с этим жить…

«У всех у нас достанет сил, чтобы перенести несчастье ближнего». Этого я, разумеется, не сказал.

Слушал сочувственно, просил успокоиться. Напомнил, чтодал слово и ему тоже. Он радостно растерялся: «Мне? О чем? Говори!» О том, чтобы все забыть и молчать. Забыл и молчу. Даже не предупредил жену об угрозах. Изуродовать и убить, помните?

Он обиделся. Не понимаешь, что ли? Она сгоряча и по-детски! А ты прицепился.

Я смотрел очень открыто и внимательно. До этого момента я старику все-таки верил. Измученным глазам и страдальческим морщинам. Но теперь остался только профессиональный азарт: загнать его в угол, не поссорившись. Контору поменять, девчонку удалить из города, пока не одумается.

Ласково сказал, что согласен: все это по-детски и несерьезно. Но позавчера вечером она зачем-то хотела подозвать Марту. Я не позволил. И если испугался склянки с кислотой или чего-нибудь в этом роде, то основания были. Пусть он мне поверит, что испугался не только за жену, но и за девочку.

– Она тебе не жена, – быстро и тихо прервал старик. – Нарочно твердишь, чтоб больнее сделать.

– Но и за девочку, – настойчиво повторил я. – Надо увезти ее отсюда хоть ненадолго. Нет, дослушайте. Что значит «все кончено»? Ах, она так говорит? И это серьезно? Значит, угрозы моей жене – чепуха, а «все кончено» и «жить не хочется» – это серьезно и важно. Давайте откровенно разберемся. Вы хотите, чтобы ребенок успокоился и повеселел. Я тоже хочу.

Мрачно, измученно и оскорблено он выдавил из себя: для этого есть одно-единственное средство…

Нет, для этого есть много разных возможностей. Вы человек смелый, прямой, хитрить не привыкли. Почему же вы их не используете? Зачем соглашаетесь с ней, что все кончено,? Ребенка надо развлечь. За Реку съездить ей наверняка захочется, а если пообещать приятные обновки…

Что-то дрогнуло в воздухе. Как будто вдали – и в высоте – лязгнула цепь. Пронзительный звон полетел, заметался. Три сильных резких удара рассыпались частой трелью. Старик вскинул голову: убитый взгляд ожил и сосредоточился. У меня остановилось дыхание. Я не понимал и не чувствовал, вдохнуть мне надо или выдохнуть. Ведь говорили, что этого больше не будет! В груди что-то сдавливалось до боли. Если б я был один, то зажал бы уши и завыл. Но перед стариком слушал, как и он, молча и сосредоточенно. Колокол бился и поднимал ветер. Сад заблестел, заиграл еще веселее. Прохладный полусумрак в комнате, солнечные зайчики за окном, ударные всплески звона – это напоминало радость и праздник, но было кошмаром наяву.

С трудом вздохнул. Бежать, хватать винтовку, кричать, расспрашивать, что-то делать – это все-таки лучше. Вдруг показалось, что под пальцами не край стола, а заклепки пояса. Заставил себя встать, боясь, что колени подогнутся.

– Ты куда? – прислушиваясь, спросил старик. Онемевший мозг тупо удивился вопросу, а губы скривились в бравую усмешку: «Как куда? На помощь, граждане, к оружью, ополченцы». Он покачал головой.

– Сиди. Это не к оружью. Это не нападенье. Это бьют, что человек пропал.

– Кто? – бессмысленно спросил я.

– Оповестят. Если каждый будет все бросать и бежать – кто, мол? – вся жизнь остановится. Сейчас бегут те, кому положено. А наше дело ждать и никуда не кидаться. Когда ты заблудился, тоже ударили поиск. А прямо через десять минут отбой. Соседи, ну, кого ты предупредил, что живой, они услышали и, видим, вскачь к нам спешат. Быстро разобрались – и отбой. Ты нашелся! Так что прикинь, где все те, о ком думаешь, и сиди. Потерпишь.

Все те, о ком я думал, никуда пропасть не могли. Даже улыбнулась мысль: а дядя где? Дядя далеко… Еще болело за грудиной, но дыхание возвращалось

– Чего молчишь, договаривай, – буркнул старик.

Сказал, что ничего страшного не случилось. А он поддерживает в доме неправильное настроение. Будто все плохо и осталось единственное средство спасения. На самом деле все хорошо. У девочки волнующие взрослые переживания. Однако пора с ними заканчивать, поиграла и хватит.

Звон замер. Ветер упал. Но тревога, как в колокол, застучала в сердце.

– Если отбой – сразу поймешь, – грустно-спокойно объяснял старик. – Самые приятные звуки. На раз-два. Медленно.