Делай, что хочешь - Елена Иваницкая

За окнами началось движение. Заседание коллегии кончилось. В желтом прямоугольнике двери обрисовались первые фигуры. Мы подошли поближе. Оживление, говор.

А, дожидаешься? Все в порядке. Ссуду выделили. Сейчас бумаги пишут. Небо-то какое ясное. А ночью дождь. Да, похоже. Что-то в воздухе скапливается… как бы не гроза с градом. Нет, без града обойдется, я такие вещи костями чую…

На ступеньках появился Виртус, заметил меня, обвел по контуру злокачественным взглядом и сурово двинулся навстречу. Но вдруг развернулся и пошел прочь. Белая косынка гневными рывками исчезла в темноте. Чем это я ему не угодил?

Кто-то незнакомый шагнул ко мне, нацеливаясь хлопнуть по плечу: «А вы кого ждете?»

– Вышел встретить жену, – самым доброжелательным тоном сообщил я. Он улыбнулся. Очень крутой очерк как бы выпяченного рта, слегка раздвоенный подбородок. Серьга в ухе – серебряный гвоздик с бирюзой. Дико видеть.

– Да. Жену. Конечно. А я думал – меня. Вы же с самого утра хотите мне сказать, что вы победитель, а я побежденный. Это правда. А что еще? Что сам виноват? И это правда. А еще? – И все так же заботливо-ободряющее улыбался.

Я тоже оскалился, изображая вежливую улыбку. Губы одеревенели, зато психические мышцы наконец-то нашли удобное положение. Неужели я хотел сказать ему именно это?

– В больнице мы встретились случайно.

– Вот как? А сейчас не случайно. И что же?

– Она мне ни в чем не признавалась, я сам догадался.

– Вот как? И что же?

– Хотелось бы понять, что вы намерены делать.

– С собой или с вами?

– Ничего плохого со мной вы сделать не хотите, – уверенно и даже искренне сказал я.

– Ну, я не я, а зверь во мне выслал бы вас отсюда. Два часа на сборы!

– Зачем? Я бы увез ее с собой.

– Сами знаете, что нет. И вы не увезете, и она не поедет.

Какой-то зверь в нем несомненно сидел. Но зверь загрызает, а не высылает. Я сказал это вслух. Потом понял, что мне она не признавалась, а ему призналась давно. Сказал и это.

– Имею право высылать без объяснений. – Пауза. – Выбросьте из головы. Напрасно я это сказал. Я сам уезжаю. Сегодня в ночь. Нет, всего лишь вызывают в столицу.

Тема иссякла, но я уже понимал, что ему тоже хочется говорить со мной. Он посмотрел осторожно – или настороженно? – и продолжал. Продолжение оказалось отвратительным.

– Вы не знаете одну неприятную вещь. О вас пошла сплетня. Дебош в борделе. Есть желающие довести до ее сведения.

– Так вот за что Виртус на меня чуть не кинулся!

– Не только за это. Еще за вчерашнее.

– Пусть говорит, что хочет. Она не станет слушать.

– Но ведь на самом деле так и было?

– На самом деле, – начал я с оскорбленным видом и вдруг закончил: – На самом деле не знаю. Безобразно напился, ничего не помню. Но думаю, вряд ли.

Он странно посмотрел. Потом так повел подбородком, словно выкручивал шею из тугого ворота, – хотя ворот был расстегнут – и сказал:

– Не стоит здесь стоять. Посидим у Карло.

Сели на веранде. Подняли стаканы, но не сдвинули.

Заливалась гармоника. Предгрозовая душноватая влажность висела в воздухе. Нам обоим хотелось говорить, но трудно было выбраться на дорогу.

– Она ничего кроме зверства от меня не видела, – вдруг сказал он. Тихо, внятно, все с тем же выражением заботливого старшего товарища. Это было слишком. У меня в ответ долго не складывались слова.

– Вы хотели сказать, что для меня это приключение на границе, а для вас… не приключение.

– И это тоже.

– А еще… другое: застрелиться…

– Куда мне стреляться, у меня дети. Но что-то такое вертится на уме, это правда. Я как-то сыну, годика полтора ему было, говорящий волчок смастерил. Пустишь – свистит, визжит, а пойдет потише и выговаривает: мама, мама. Запомнилось почему-то. Даже знаю почему. Бывают по молодости такие минуты, когда кажется, что все будет хорошо. А теперь вертится в мозгу и вдруг выговаривает: хватит, пожил.

Опять уставились друг на друга. Мне на плечо опустилась неуверенная рука. Громкий, но подрагивающий голос пьяненького Юлия завел его всегдашнюю тягомотину о том, какой я хороший. Он потянул стул и подсел к нам. Чуть не с испугом я увидел такой же гвоздик бирюзовой серьги в его страшном ухе, похожем на распластанную лягушку. Перекрикивая гармонику, он убеждал капитана присмотреться ко мне хорошенько, потому что –

– … душа добрая – это важней всего. И ужасно умный. Вроде моего Гая. Сейчас расскажу.

– Дедушка Юлий, идите домой.

– … пойду-пойду. Строгий какой. Вы не думайте, капитан, он по делу строгий. У меня сердце слабое, слезы сами текли, а он строгостью мигом утешил.

– Дедушка Юлий! Идите домой!

– … пойду-пойду. Попозже. А я так за них рад. Слышишь, Стефан! Он и она. Такая парочка, загляденье! Я раньше всех догадался. Еще когда первый раз с ним говорил. Он даже посердился тогда на мою догадливость.

– Дедушка Юлий, вы обещали слушаться! – шипел я.

– Выпейте с нами, дедушка, – усмехнулся капитан. – Расскажите.

Юлий покрикивал, посмеивался, заговаривался. К нашему столику подтянулись еще несколько человек. А потом мы оказались в тесном веселом круге. Дряхлый младенец, которого невозможно было остановить, добивался, будем ли мы играть свадьбу. И когда? И как?

… – сто лет настоящей свадьбы не видал. Чтоб пир горой. И вино рекой. И невеста в платье с оборками. И фата с венком. Меня-то пустите посмотреть? А у покойницы и платья нарядного не было. Мы были сироты одинокие, и я, и покойница. Соседей позвали, посидели. Но такая бедность, такая бедность… Молодежь не представляет. А все равно хорошо. Горько, кричат, горько, подсластите. Покойница личико спрятала… а я … – он всхлипнул, на носу повисли слезы, – а я так за них рад, слышишь, Стефан…

Вдруг толпа мгновенно расступилась, и к нам втолкнули Марту. Запрыгал безалаберный шум. У меня за спиной женский голосок – нет, скорее детский – попробовал крикнуть: горько, подсластите! Юлий застучал кружкой:

– Вот она, красавица! А ты чего ж? Покажи, как жену любишь! Смотрите, покраснела вся. Личико прячет. Горько, горько!

… хотя она не краснела и не пряталась, а быстро-остро пыталась понять, что происходит.

За Юлием начали подхватывать. Сейчас эти дурацкие выкрики грянут скандирующим ревом, от которого не спасешься. Но она вдруг спросила: «Дедушка Юлий, о чем вы плачете?» Метнулась к старику, наклонилась над ним, обняла. Вопли раскололись. Она позвала: «Карло, Карло! Идите сюда скорей!» Круг распался, пропуская Карло. Они вдвоем подняли отбивающегося старика – «куда вы меня, зачем?» – и увели.