ЮнМи. Сны о чём-то лучшем. (Книга вторая) - Андрей Юрьевич Лукин

клип выложим. Не пропусти. Хорошая вещь получилась. Помнишь, ты убеждал меня, что айдол должен быть безупречен, что на его репутации не должно быть ни единого пятнышка, что если я не буду вести себя так, как положено воспитанной корейской девушке, то мне на сцене ничего не светит? Помнишь?

— Помню. И что?

— Я сижу в тюрьме. Меня осудили за дезертирство (которое я не совершала) на пять лет. Моего дядю считают предателем. Мою сестру — спекулянткой и алкоголичкой. Меня судили по подозрению в воровстве, я избила журналиста и устроила драку в тюрьме, искалечив двух дур и слегка побив охранниц, за что меня отправили в карцер. Это я не хвастаюсь, это я констатирую. В моей здешней группе одни уголовницы: есть воровки, мошенницы, даже автоубийца, задавившая трёх человек. Да на мне с точки зрения правоверного корейца пробы негде ставить! Результат фееричен: наш клип "Gangsta’s Paradise" крутят по всему миру. Следующий, я уверена, ждёт не меньший успех. И я опять номинантка "Грэмми". Тройная, заметь! В свете всего перечисленного, не кажется ли тебе, что все эти слова об обязательной идеальности айдолов — просто глупая, ничего не стоящая трепотня?

— И что ты этим хочешь сказать? Что айдолам можно всё прощать? Что им позволено нарушать закон?

— Нет, я хочу сказать, что не надо всё доводить до абсурда. Айдолы — тоже люди и они тоже имеют право на ошибку. И, кстати, закон в данном случае нарушила отнюдь не я, а те, кто меня сюда засадил. Разницу ощущаешь?

ДжуВон на откровенно ехидный вопрос никак не реагирует.

— Знаешь, а можно ведь и по-другому сделать, — вдруг заявляет он.

— В смысле по-другому? Не подавать иск, что ли?

— Нет, просто можно сделать так, чтобы не ты их, а они тебя обвинили в нарушении авторских прав. Что это ты украла у них песню.

— И что? Чем это лучше? Тем, что я опять окажусь во всём виноватой?

— Лучше тем, что тогда не тебе, а уже агентству придётся доказывать свои права, понимаешь? Они должны будут предъявить авторов, регистрационные документы, свидетелей того, как эти песни создавались и записывались. А всего этого у них нет. Точнее, всё это у них фальшивое. А людей-то ведь постоянно обманывать не получится.

ЮнМи задумывается.

— Что-то в этом есть, не спорю. Они выпускают ворованную песню, а я тут же свою версию, которая намного лучше. Они возбухают, но все видят, что моя версия лучше. К тому же — доказательства у них хлипкие. И так — раз за разом. Любому идиоту станет ясно, в чём тут дело. Главное ведь дать повод для сомнения, чтобы про каждую их новую песню думали, а не ворованная ли она… Но всё равно надо с хорошим адвокатом проконсультироваться. Сделаешь? Есть у тебя такой на примете?

— Найду, — кивает ДжуВон.

Попрощавшись, он почти убегает. Заметно, что ему не терпится взяться за дело.

"Ишь, как вдохновился-то, думает Серёга, почувствовал, наверное, что совместное агентство опять на горизонте замаячило. Да я в общем-то и не против. Но агентство всё равно будет моё. Осталось выйти из тюряги и выиграть суд. Делов-то. Раз плюнуть".

* * *

— ЮнМи-ян что это?

— Это тетрадь, в которой записаны ноты и тексты украденных у меня песен. Они хранились в памяти телефона, и теперь ими пользуются нехорошие люди из "FAN Entertainment". Я хочу попросить вас, госпожа НаБом, опечатать её и положить в сейф. Для того, чтобы потом, когда я выйду, можно было воспользоваться ею в суде, для безусловного подтверждения моих авторских прав. Ещё одна такая же тетрадь хранится в нотариальном депозитарии. На всякий случай. С некоторых пор я предпочитаю перестраховываться.

— Хм, ты так уверена в том, что скоро выйдешь на волю?

— Я невиновна, и вы прекрасно это знаете. Весь этот маразм должен же когда-то закончится. На воле, конечно, много идиотов, но я верю, что нормальных, трезвомыслящих людей всё же больше.

— Глядя на наш контингент, я порой в этом сомневаюсь. Значит, ты всё же решила судиться с агентством, я так понимаю?

— Я от этой мысли и не отказывалась. Поэтому подам ещё один иск, по защите авторский прав. Они мне за всё заплатят. И дело не только в том, что я хочу отомстить, и даже не в том, что я собираюсь получить с них компенсацию. Просто я твёрдо убеждена, что вор должен сидеть в тюрьме.

— Но пока в тюрьме сидишь ты.

— Да, пока в тюрьме сижу я, обворованная и оболганная. Что поделать, мир несовершенен, госпожа директор. Как несовершенны и люди. Но если никто не будет стремиться к справедливости, как тогда жить? И как тогда быть с принципом неотвратимости наказания?

— Вряд ли тебе удастся победить. Система всегда сильнее одиночки.

— Один в поле не воин, это так. Но есть и другая поговорка. Если не я, то кто же?

— Почему-то глядя на тебя, мне кажется, в конце-концов ты своего добьёшься. Что ж, удачи тебе, одинокий воин. Давай сюда свою тетрадь, так и быть, сохраню.

— Имейте в виду, что когда-нибудь, лет через десять-двадцать, она будет стоить немалых денег. Постарайтесь её к тому времени не потерять.

— Осторожнее, ЮнМи-ян, это уже похоже на подкуп должностного лица.

— Увы, НаБом-сии. Я тоже несовершенна.

* * *

Вечером Серёга долго не может заснуть, лежит, ворочается, вздыхает. Тяжкие мысли не дают покоя.

"Мне снятся сны, в которых у ЮнМи всё хорошо. А ей (точнее тому Серёге) снятся сны про тюрьму, про то, как у меня здесь всё плохо. Вопрос — где я настоящий? Там или здесь? Или же и там и здесь? Может быть, я здешний — всего лишь персонаж сна, может быть, я всего лишь снюсь самому себе. Может быть, настоящая жизнь как раз там, а не здесь, и вокруг меня сейчас — просто кошмар, душный морок… Вот только как это понять и как определить? Да, скорее всего, никак. Поэтому живи, Серёга, и дальше от ночи к ночи, от сновидения к сновидению в надежде, что всё плохое когда-нибудь да и закончится.