Юджин - повелитель времени. Книга 4. Все женщины - химеры - Гай Юлий Орловский

Гекара перевела благосклонный взгляд на Рундель- штотта, потом оглядела нас с Фицроем.

- Ваши мечи в крови по рукояти.

- Рукояти тоже, - сообщил Фицрой небрежно.

- И одежда, - добавила она. - Да вы оба просто звери!

- Трое, - уточнил Фицрой. - Мы только ученики великого мастера боя лекаря Рундельштотта.

Я сказал настойчиво:

- Фицрой, перестать пугать нежную девушку. Вон там за деревьями большой ручей. Помоемся, потом и ехать будет проще.

Он пробормотал:

- Может, так и поедем? Я себе таким так нравлюсь, так нравлюсь…

- Красивый цвет, - согласился я. - Цвет победы! Но грязный цвет.

Он ответил обидчиво:

- Ты в каком смысле?

- В прямом, - сказал я победно, - так что как хошь, а я пошел мыться. Мы, чародеи, как бы чисты перед миром. И не совсем виноваты, что в нем творится порой непотребное. Умываем руки и все остальное.

Гекара переводила взгляд с одного на другого, а когда я повернулся в сторону ручья, услышал, как она зло фыркнула за спиной. Поняла, что лишившихся всадников коней по-барски оставляю ей и ее отряду, а также неизбежное мародерничанье и обшаривание трупов.

Даже Фицрой, которому не терпелось проверить кошельки и карманы убитых, кое-как сдержался, глядя на меня сердито, но с пониманием. В самом деле, не стоит нашу великолепную победу снижать такими житейскими буднями до уровня людей простых и очень простых. Пусть мы не совсем так уж и герои, но зато в других глазах будем выглядеть благородными, даже благороднейшими героями.

Ручей хорош, я сбросил рубашку и штаны, у меня они почти уцелели, только по спине пару раз задели, да плечо ноет после добротного удара. К счастью, здесь мечи пока еще не тяжелые рыцарские, которыми раскалывали стальные доспехи, как яичную скорлупу, а для кожи достаточно и таких, что больше похожи на сабли, иначе кровоподтеками не отделался бы. Но что у Фицроя, страшно и представить.

Горнолыжный костюм стаскивал, воровато оглядываясь, а когда за спиной послышались шаги Гекары, торопливо сунул, скомкав, в карман камзола, и полез в воду.

Гекара не стала раздеваться полностью, как я почему-то решил, всего лишь разулась, сбросила кожаные доспехи и брюки, оставшись в легкой тунике до середины бедер, которую явно заправляет в кожаные штаны.

В самом глубоком месте до пояса я присел, смывая кровь и грязь с лица, а Гекара, войдя в ручей до колен, зачерпывала воду и медленно лила на себя воду из обеих ладоней, поглядывая на меня дразняще. Почему-то дуры уверены, что женщины в мокрой одежде или вообще голые и мокрые выглядят соблазнительнее, но когда я вижу мокрую, я вижу мокрую, которой надо вытереться.

Женщина должна быть мягкая и пушистая, а какая пушистость, если мокрая?

Когда я смыл кровь и грязь, пошел на берег, Гекара проводила меня взглядом, в котором я рассмотрел слишком уж странное внимание.

- Что? - спросил я.

Она покачала головой.

- Никогда не видела таких мышц. Ты великий воин?

Я хмыкнул загадочно, не буду же признаваться, что

эти мышцы накачиваются простенькими, хоть и тягостными, упражнениями, а вовсе не в жарких боях и схватках.

- Мы все не такие, - сообщил я скромно, - какими кажемся. Вон Моисей был настолько косноязычным, что Господь велел его брату Аарону постоянно находиться рядом, слушать и толковать его слова народу. Но в памяти народной Моисей остался как некий мускулистый красавец с хорошо поставленным голосом, что постоянно выступал перед толпами народа и очаровывал их мудрыми речами. Так и меня запомнят совсем не таким, какой я… а умным и красивым.

Она утешила:

- Ты уже красивый и сильный. А умным быть мужчине не нужно. Мужчины должны воевать, а вот женщины, что сидят дома, должны быть умными.

Не давая мне наклониться к разбросанной одежде, она подошла вплотную, бесцеремонно пощупала мои бицепсы, потыкала пальцем в выпуклые пластины грудных мышц.

- Ого, как каменные…

- Правда? - спросил я.

- А ты не знал? - спросила она саркастически.

- Как-то не задумывался, - ответил я с прежней скромностью. - Знаешь ли, я разгадыватель тайн природы, а не боец. Я люблю наблюдать за жизнью жучков-паучков, они такие великолепные!… А какие красивые! Ты жучков любишь?

Она брезгливо поморщилась.

- Терпеть не могу.

- А паучков?

- Гадость какая…

- Нет в тебе романтики, - сказал я обвиняюще. - Даже бабочками не любуешься?

- Бабочки красивые, - возразила она.

- А паучки их едят, - сообщил я, хотя вообще-то не уверен, что едят паучки. - А ты, как хыщник, должна больше любить паучков!

Пока я смахивал воду с тела ладонями, вытереться нечем, она продолжала рассматривать меня с той же бесцеремонностью, как коня на ярмарке.

. - У тебя сложение умелого бойца, - сказала она обвиняюще. - Не понимаю, зачем тебе прикидываться другим. От кого-то скрываешься?

Я тяжело вздохнул:

- Что значит женщина! Сразу в точку. Ты ведь все еще женщина?… У вас чутье… Как я вам завидую!

- От кого скрываешься? - спросила она.

Я спросил тихо:

- А никому не сболтнешь? А то все-таки женщина…

- Не сболтну, - пообещала она. - Я не настолько женщина.

- Хорошо, - сказал я с великой благодарностью и в жестах. - Я так и подумал, но лучше все-таки спросить, верно? А то вдруг ты все-таки женщина.

Она поморщилась.

- Так от кого бежишь?

Я ответил еще тише:

- Как ты уже догадалась, но пока сама еще не поняла, я бегу от самого ужасного противника!… От самого себя. Вообще-то многие бегут от себя, и, я слышал, некоторым удается. Редкостным счастливчикам удается убежать, не сходя с места, но большинству… а я как раз унылое большинство, все же надо сменить место кормежки.

Она посмотрела на меня исподлобья.

- Ничего не поняла. В тебе что, два человека?

- Надеюсь, - ответил я шепотом. - Хотя иногда мне кажется, их больше. Днем держу власть в руках, но когда сплю… Ты точно помнишь, я к тебе ночью не приходил? А то у других меня могут быть другие вкусы. Странные…

Она фыркнула:

- Ты еще жив, не так ли?… Значит, не приходил.

Не обращая на нее внимания, я привел к ручью коня,

искупал, обтер его той тряпкой, в которую заворачивали провизию, а когда начал седлать, Гекара подошла к нам, обошла вокруг, оглядывая оценивающе обоих.

Я видел краем глаза, как выпрямляется красиво и зовуще, как выпячивает вторичные признаки, потому я смотрел только на коня, а еще иногда поглаживал и говорил ему ласково, какой он у меня хороший, умный, тактичный, сдержанный.