Идиот - Федор Достоевский

— После, не мешайте. Да, я нездоров, — рассеянно и даженетерпеливо ответил князь. Он услышал свое имя, Ипполит говорил про него.

— Вы не верите? — истерически смеялся Ипполит: — так идолжно быть, а князь так с первого разу поверит и нисколько не удивится.

— Слышишь, князь? — обернулась к нему Лизавета Прокофьевна,— слышишь?

Кругом смеялись. Лебедев суетливо выставлялся вперед ивертелся пред самою Лизаветой Прокофьевной.

— Он говорит, что этот вот кривляка, твой-то хозяин… томугосподину статью поправлял, вот что давеча на твой счет прочитали.

Князь с удивлением посмотрел на Лебедева.

— Что ж ты молчишь? — даже топнула ногой ЛизаветаПрокофьевна.

— Что же, — пробормотал князь, продолжая рассматриватьЛебедева, — я уж вижу, что он поправлял.

— Правда? — быстро обернулась Лизавета Прокофьевна кЛебедеву.

— Истинная правда, ваше превосходительство! — твердо инепоколебимо ответил Лебедев, приложив руку к сердцу.

— Точно хвалится! — чуть не привскочила она на стуле.

— Низок, низок! — забормотал Лебедев, начиная ударять себя вгрудь и всё ниже и ниже наклоняя голову.

— Да что мне в том, что ты низок! Он думает, что скажет:низок, так и вывернется. И не стыдно тебе, князь, с такими людишками водиться,еще раз говорю? Никогда не прощу тебе!

— Меня простит князь! — с убеждением и умилением проговорилЛебедев.

— Единственно из благородства, — громко и звонко заговорилвдруг подскочивший Келлер, обращаясь прямо к Лизавете Прокофьевне, —единственно из благородства, сударыня, и чтобы не выдать скомпрометированногоприятеля, я давеча утаил о поправках, несмотря на то, что он же нас с лестницыспустить предлагал, как сами изволили слышать. Для восстановления истиныпризнаюсь, что я действительно обратился к нему, за шесть целковых, но отнюдьне для слога, а собственно для узнания фактов, мне большею частью неизвестных,как к компетентному лицу. Насчет штиблетов, насчет аппетита у швейцарскогопрофессора, насчет пятидесяти рублей вместо двухсот пятидесяти, одним словом,вся эта группировка, всё это принадлежит ему за шесть целковых, но слог непоправляли.

— Я должен заметить, — с лихорадочным нетерпением и каким-тоползучим голосом перебил его Лебедев, при распространявшемся всё более и болеесмехе, — что я поправлял одну только первую половину статьи, но так как всредине мы не сошлись и за одну мысль поссорились, то я вторую половину уж и непоправлял-с, так что всё что там безграмотно (а там безграмотно!), так уж этомне не приписывать-с…

— Вот он о чем хлопочет! — вскричала Лизавета Прокофьевна.

— Позвольте спросить, — обратился Евгений Павлович кКеллеру, — когда поправляли статью?

— Вчера утром, — отрапортовал Келлер, — мы имели свидание собещанием честного слова сохранить секрет с обеих сторон.

— Это когда он ползал-то перед тобой и уверял тебя впреданности! ну, людишки! Не надо мне твоего Пушкина, и чтобы дочь твоя ко мнене являлась!

Лизавета Прокофьевна хотела было встать, но вдруграздражительно обратилась к смеющемуся Ипполиту:

— Что ж ты, милый, на смех что ли вздумал меня здесьвыставлять!

— Сохрани господи, — криво улыбался Ипполит, — но менябольше всего поражает чрезвычайная эксцентричность ваша, Лизавета Прокофьевна;я, признаюсь, нарочно подвел про Лебедева, я знал, как на вас подействует, навас одну, потому что князь действительно простит и уж наверно простил… даже,может, извинение в уме подыскал, ведь так, князь, не правда ли?

Он задыхался, странное волнение его возрастало с каждымсловом.

— Ну?.. — гневно проговорила Лизавета Прокофьевна, удивляясьего тону: — ну?

— Про вас я уже много слышал, в этом же роде… с большоюрадостию… чрезвычайно научился вас уважать, — продолжал Ипполит.

Он говорил одно, но так, как будто бы этими самыми словамихотел сказать совсем другое. Говорил с оттенком насмешки и в то же времяволновался несоразмерно, мнительно оглядывался, видимо путался и терялся накаждом слове, так что всё это, вместе с его чахоточным видом и с странным,сверкающим, и как будто исступленным взглядом, невольно продолжало привлекать кнему внимание.

— Я бы удивился, совсем, впрочем, не зная света (я сознаюсьв этом), тому, что вы не только сами остались в обществе давешней нашейкомпании, для вас неприличной, но и оставили этих… девиц, выслушивать делоскандальное, хотя они уже всё прочли в романах. Я, может быть, впрочем, незнаю… потому что сбиваюсь, но во всяком случае, кто кроме вас мог остаться… попросьбе мальчика (ну да, мальчика, я опять сознаюсь) провести с ним вечер ипринять… во всем участие и… с тем… что на другой день стыдно… (я, впрочем,согласен, что не так выражаюсь), я всё это чрезвычайно хвалю и глубоко уважаю,хотя уже по лицу одному его превосходительства, вашего супруга, видно как всёэто для него не принято… Хи-хи! — захихикал он, совсем спутавшись, и вдруг такзакашлялся, что минуты две не мог продолжать.

— Даже задохся! — холодно и резко произнесла ЛизаветаПрокофьевна, с строгим любопытством рассматривая его: — ну, милый мальчик,довольно с тобою. Пора!

— Позвольте же и мне, милостивый государь, с своей сторонывам заметить, — раздражительно вдруг заговорил Иван Федорович, потерявшийпоследнее терпение, — что жена моя здесь у князя Льва Николаевича, нашегообщего друга и соседа, и что во всяком случае не вам, молодой человек, судить опоступках Лизаветы Прокофьевны, равно как выражаться вслух и в глаза о том, чтонаписано на моем лице. Да-с. И если жена моя здесь осталась, — продолжал он,раздражаясь почти с каждым словом всё более и более, — то скорее, сударь, отудивления и от понятного всем современного любопытства посмотреть странныхмолодых людей. Я и сам остался, как останавливаюсь иногда на улице, когда вижучто-нибудь, на что можно взглянуть, как… как… как…

— Как на редкость, — подсказал Евгений Павлович.

— Превосходно и верно, — обрадовался его превосходительство,немного запутавшийся в сравнении, — именно как на редкость. Но во всяком случаемне всего удивительнее и даже огорчительнее, если только можно так выразитьсяграмматически, что вы, молодой человек, и того даже не умели понять, что ЛизаветаПрокофьевна теперь осталась с вами, потому что вы больны, — если вы только всамом деле умираете, — так сказать из сострадания, из-за ваших жалких слов,сударь, и что никакая грязь ни в каком случае не может пристать к ее имени,качествам и значению… Лизавета Прокофьевна! — заключил раскрасневшийся генерал:— если хочешь идти, то простимся с нашим добрым князем и…

— Благодарю вас за урок, генерал, — серьезно и неожиданнопрервал Ипполит, задумчиво смотря на него.