Чернильная смерть - Корнелия Функе

Змееглав не удостоил Орфея взглядом, проходя мимо. Лишь усевшись на трон, он обратил воспаленные глаза на посетителя. Глаза ящера, говорилось у Фенолио, но сейчас это были лишь заплывшие щелки под тяжелыми веками, а маленькие рубины, украшавшие крылья носа, казались шляпками гвоздей, забитых в бледную плоть.

— Ты хочешь что-то сообщить о моей дочери и Перепеле? — Змееглав задыхался через каждое слово, но речь его от этого звучала не менее грозно. — Что именно? Что Виоланта любит власть так же, как я, и поэтому похитила его у меня? Это ты хочешь мне поведать? Тогда прощайся со своим языком — я велю его вырвать, потому что терпеть не могу, когда у меня попусту отнимают время, несмотря даже на то, что в моем распоряжении — вечность.

Вырвать язык… Орфей сглотнул. Да уж, неприятная мысль. Но пока язык еще при нем. Хотя вонь, докатывавшаяся от трона, сбивала его с мысли и лишала дара речи.

— Мой язык может вам очень пригодиться, ваша милость, — ответил он, с трудом подавляя тошноту. — Но, конечно, вы вольны в любую минуту его вырвать.

Губы Змееглава скривились в злобной усмешке. Боль прочертила тонкие линии вокруг его губ.

— Спасибо за разрешение! Ты, я вижу, принимаешь мои слова всерьез. Так что ты хочешь мне сообщить?

Занавес открывается, Орфей! Твой выход!

— Ваша дочь Виоланта, — Орфей сделал эффектную паузу, — не удовольствуется троном Омбры. Она метит и на ваш. И потому намерена вас убить.

Зяблик схватился за грудь, словно хотел опровергнуть слухи, что у него вместо сердца жареный рябчик. Змееглав внимательно посмотрел на Орфея воспаленными глазами.

— Твой язык в опасности, — заметил он. — Виоланта не может меня убить. Ты что, забыл об этом?

Орфей чувствовал, что по лицу у него струится пот. Огонь за спиной Змееглава потрескивал, словно призывая Сажерука. До чего же страшно! Но разве привыкать ему испытывать страх? Смотри ему прямо в глаза, Орфей, и полагайся на свой голос!

Эти глаза были ужасны. Они словно сдирали кожу с его лица. А раздутые пальцы лежали на поручнях трона, как тухлое мясо.

— Она может вас убить, если Перепел выдал ей три слова!

Он говорит на удивление спокойно. Молодец, Орфей, так держать.

— А, три слова… Ты, значит, тоже о них слышал. Что ж, ты прав. Она может вытянуть их из него под пыткой. Хотя, насколько я его знаю, он способен долго молчать… или назвать ей не те слова.

— Вашей дочери незачем пытать Перепела. Она вступила с ним в союз.

Да!

По исказившемуся лицу Змееглава Орфей понял, что эта мысль ему до сих пор в голову не приходила. О, какая восхитительная игра! Как раз та роль, которую он всегда хотел играть. Скоро он поймает их всех на свой хитрый язык, как мух на липкую бумагу.

Змееглав мучительно долго молчал.

— Интересно, — произнес он наконец. — Мать Виоланты питала слабость к комедиантам. Разбойник бы ей тоже наверняка понравился. Но Виоланта не похожа на свою мать. Она похожа на меня, хотя и не любит, когда ей об этом говорят.

— О, в этом я нисколько не сомневаюсь, ваше величество! — В интонациях Орфея появилась четко отмеренная толика раболепия. — Но почему придворный миниатюрист Омбры вот уже год расцвечивает исключительно песни о Перепеле? Ваша дочь продала свои украшения, чтобы купить ему краски. Она одержима этим разбойником, он полностью захватил ее воображение! Спросите Бальбулуса! Спросите, сколько времени Виоланта проводит в библиотеке, рассматривая миниатюры, изображающие Перепела! И спросите себя самого: как это возможно, что Перепел второй раз за последний месяц ускользнул из замка Омбры!

— Спросить Бальбулуса я не могу! — Голос Змееглава был словно нарочно создан для этого завешенного черным зала. — Свистун только что распорядился прогнать его из города. Отрубив ему предварительно правую кисть.

На мгновение Орфей действительно потерял дар речи. Правую кисть. Он невольно ухватил себя за руку, которой писал.

— А почему… м-м… почему так, осмелюсь спросить, ваше величество?

— Почему? Потому что моя дочь очень ценила его искусство. Его обрубленная рука покажет Виоланте, как велик мой гнев. Ведь Бальбулус наверняка отправится к ней — куда же еще?

— В самом деле. Как вы мудры! — Орфей невольно пошевелил пальцами, словно желая убедиться, что они еще на месте. Слова у него иссякли, мозг был пуст, как чистый лист бумаги, а язык — как засохший кончик пера.

— Сказать тебе одну вещь? — Змееглав облизал трескавшиеся губы. — Мне нравится поступок моей дочери! Я, конечно, не могу спустить ей такое, но сам поступок мне нравится. Она не позволяет собой командовать. Ни Свистун, ни мой досточтимый шурин, гроза окрестных рябчиков, — он с отвращением взглянул на Зяблика, — этого не понимают. Что касается Перепела — может быть, Виоланта и правда притворяется его защитницей. Она хитра. Она знает не хуже меня, как легко провести героев. Достаточно дать им понять, что ты тоже на стороне добра и справедливости — и они слепо побредут за тобой, как ягнята на бойню. Но в конце концов Виоланта продаст мне своего благородного разбойника. За трон Омбры. И кто знает — может статься, я и правда позволю ей его занять?

Зяблик смотрел прямо перед собой, делая вид, что не слышал последних слов своего зятя и повелителя. Змееглав откинулся на спинку трона и провел рукой по отекшим бедрам.

— Мне кажется, ты проиграл свой язык, Четвероглазый, — сказал он. — Хочешь произнести последние слова, прежде чем стать немым, как рыба?

Зяблик злобно ухмыльнулся, а губы Орфея задрожали, словно уже чувствуя прикосновение щипцов палача. Нет. Этого не может быть. Не для того он отыскал путь в эту историю, чтобы закончить его безъязыким попрошайкой на улицах Омбры.

Орфей улыбнулся Змееглаву загадочной, как он надеялся, улыбкой и сложил руки за спиной. Он знал, что выглядит импозантно в этой позе, и много раз репетировал ее перед зеркалом. Но сейчас ему нужны слова — слова, от которых по этой истории побегут круги, как от камушков, брошенных в стоячую воду.

Он понизил голос, когда заговорил. Слово, произнесенное тихо, имеет больше веса.

— Ну ЧТО ж, значит, это мои последние слова, ваше величество, но, уверяю вас, это будут также последние слова, о которых вы вспомните, когда за вами придут Белые Женщины. Клянусь своим языком, ваша дочь затеяла вас убить. Она ненавидит вас, а ее романтическую слабость к Перепелу вы недооцениваете. Она мечтает о троне для себя и для него. За этим она и увела его отсюда. Разбойники и княжеские дочери — это всегда было опасным сочетанием.

Слова росли в темном зале, словно отбрасывая тень. Змееглав не сводил с Орфея помрачневшего взгляда, убийственного, как отравленная стрела.

— Но это же смешно! — Зяблик говорил тоном обиженного ребенка. — Виоланта — почти девочка, к тому же некрасивая. Она никогда не осмелится подняться против вас.