Ричард Длинные Руки - паладин Господа - Гай Юлий Орловский

— Сэр Ричард! Сэр Ричард!

Я приоткрыл один глаз. Лицо барона бледно маячило в луче света из окна. Светильник, значит, ухитрился погасить по дороге ко мне.

— Что? — спросил я. — Что вам, пятки почесать?

— Сэр Ричард, — проговорил он быстро. — Наши кони измучены, но нам, кажется, повезло!.. Утром город покидает один купец, у него четыре великолепнейших коня на продажу. Если хотим достичь Кернеля как можно быстрее, хорошо бы купить взамен этих…

Я проворчал:

— Тогда утром и купим… Ах, черт!

— Не поминайте его, — взмолился Гендельсон. — Не поминайте!

— А то придет?

— Любое упоминание усиливает его мощь! Лучше почаще упоминайте имя господа, Девы Марии…

Я уже поднимался, злой и раздраженный. Магу выложил все золото, пижон несчастный. Мол, легко приходит, легко уходит.

— И что же? — сказал я раздраженно. — Вы хотите, чтобы я среди ночи пошел искать золотые клады?

Гендельсон пробормотал:

— Ну, если хотим как можно быстрее вернуться в Зорр…

Я сжал челюсти и стал натягивать башмаки. На свободной лавке чьи-то руки разложили две пары толстых носков из грубой козьей шерсти, две рубахи: полотняную и вязаную да еще старую потертую книгу Священного Писания. Понятно, Гендельсон читает на ночь, а убрать не догадался или захрапел раньше.

— Это, — сказал я сухо и указал на книгу, — спрячьте. И никому в этих землях не показывайте! И то диво, что нас еще нигде ни в чем не заподозрили, не обыскали…

Он молча сопел, торопливо одевался. Я спросил с подозрением:

— А вы куда?

— Помогу искать монеты, — ответил он. — У вас руки будут заняты, сэр Ричард. А я буду прикрывать вас своим мечом.

При всей злости я не смог сдержаться от смеха.

— Сэр Гендельсон!.. Я кончусь от хохота. Лучше храпите дальше. Когда размахиваете своим мечом, признаю — длинным и острым, я удивляюсь, как вы еще не обрубили себе ноги и даже голову.

Я бродил остаток ночи за городской стеной вдоль дороги. Гендельсон все-таки таскался за мной следом. Я не спорил: доставляет удовольствие смотреть, как бледнеет при виде амулета, шепчет очистительные молитвы. Урожай ноль, ни одной монеты, но когда я, злой и раздосадованный, возвращался к воротам напрямик, прямо среди пашни зашевелилась земля. Из серых комьев вылетел целый рой кусочков желтого металла. Я повесил амулет на цепочку, свойств магнита в нем нет, вместе с Гендельсоном ползали по вспаханной земле, луна вдобавок спряталась за облачко, искали почти на ощупь.

Гендельсон громко бормотал молитвы. Когда собрали до последней моменты, он объявил торжественно:

— Пресвятая Дева Мария позволила этой нечестивой вещи послужить доброму делу! Отныне у нас золота хватит, чтобы купить любой табун. И половину этого города в придачу.

— Зачем нам город, — ответил я, и тоска стиснула сердце, — у каждого из нас есть настоящее сокровище.

— Да, — ответил Гендельсон гордо. — Меня ждет моя милая жена Лавиния, а что еще надо рыцарю?

Моя ладонь сама по себе метнулась к рукояти молота, в череп ударила горячая волна. Я переждал приступ, перед глазами только красная пелена, сказал хрипло:

— Возвращаемся. Скоро рассвет!

Луна опускалась за горизонт, небо очень медленно начинало светлеть. Показалось высокое здание постоялого двора, Гендельсон предостерегающе дернул за рукав.

Впереди по ночной улице пробиралась хорошо и добротно одетая женщина. Похоже, внимания старалась не привлекать, ибо держалась в тени, опускала голову. Голова то ли повязана плотным кожаным платком, то ли это капюшон такого покроя. Я успел мельком увидеть только миловидное лицо, платок опускается справа и слева, укрывая шею и горло. На ней короткий плащ, вообще одета плотно, по-зимнему, а на широком кожаном поясе два ножа.

Гендельсон зашипел и указал взглядом на тень, что пробиралась следом, но по другой стороне улицы. Женщина время от времени оглядывалась, но преследователь успевал либо пригнуться за каменными выступами, либо скрыться в тени.

Я видел, как он достал из-за спины лук, вытащил из колчана стрелу. Гендельсон занервничал, я успокаивающе похлопал его по плечу. Не наше дело вмешиваться. Возможно, она шпионка, а он — доблестный контрразведчик, блюдет интересы страны.

— Сэр Ричард, он готовится выстрелить!..

— Тс-с-с-с!.. — сказал я. — Хрен он пробьет ее шубку, это не доспехи.

— А если в шею?

— Это еще попасть надо, — пробурчал я.

— Да, — согласился он, — шея у нее лебединая.

Мужчина дважды изготавливался для стрельбы, но женщина непрестанно двигалась, а под ним то рыхлая земля, то ли вовсе разлитое масло, он скользил, злился, наконец плюнул на все предосторожности и почти догнал ее. Между ними оставалось не больше двадцати щагов, с этого расстояния…

Не помню, как это у меня получилось, но я сорвал с пояса молот и метнул. Видно, во мне что-то еще живет от той дури, что женщина якобы слабее, ее надо оберегать. И что в спину стрелять, ах-ах, нехорошо.

Молот ударил его в голову. Он рухнул без звука, женщина ничего не заметила, продолжала свое тайное путешествие. Я поймал молот, вытер окровавленную рукоять о плащ Гендельсона, это же по его настоянию испачкал, женщина прошла еще дом и юркнула в приоткрытую калитку.

— Знаете, сэр Гендельсон, — сказал я, — я вообще-то беру свои слова назад.

— Какие?

— Насчет женщин, что сидят дома. Теперь я вижу, что и здесь они не сидят, не сидят…

— Да ладно, — отмахнулся Гендельсон. — Я не помню, когда вы такое говорили. Но у нас в Зорре сидят. Это здесь, где Тьма простерла свои черные крыла, женщины уже и не женщины!

— Или чересчур женщины, — пробормотал я. — Интересно, кого утром обнаружат… Вдруг это выслеживающий ее муж?

— Сэр Ричард, — сказал Гендельсон негодующе, — что вы о каких-то женщинах? Мы ведь идем покупать коней!

Я посмотрел на светлеющее небо, вздохнул.

— Да, самое время. Где этот конезаводчик?

— На постоялом дворе нашего конкурента. Но городок невелик, идти недалеко.

Посреди двора стояли тяжело груженные телеги. Коней выводили из конюшни, задом подавали их между растопыренных оглобель, дальше хомуты, шлея, сонный народ, суетится бестолково, покрикивает без необходимости, Гендельсон вертел головой, отыскивая хозяина.

Из отдельной пристройки, высокой, каменной, вышла женщина, что сразу приковала мое внимание. На ней черный плащ из тончайшей ткани, капюшон наброшен на голову. Я успел увидеть прядь золотых волос, но тут же капюшон их скрыл, я видел только бледное лицо, очень красивое, аристократически безупречное, большими внимательными, глядящими прямо в душу глазами. Я ощутил, что эта женщина одинока, ибо сразу видит насквозь каждого, а это нелегко как ей самой, так и остальным.