Избранная и беглец - Оливия Штерн

Герхард дышал тяжело и хрипло, и непрестанно шарил руками вокруг себя в поисках отлетевшего в сторону топорика.

— Ну? Кто?

— Я не говорю с проклятой тварью, укравшей облик моей дорогой Айрис, — выплюнул он. — Будь ты проклята.

— Я и есть твоя Айрис. — Она выпрямилась. — Я вернулась, чтобы править. Я дочь Матери всего сущего. Вы поклонитесь мне, все до единого. Так что лучше скажи, кто донес тогда. Это мать сделала?

— Ты… хочешь убить ее?

— Почему нет? Почему я должна себе в этом отказывать?

— Это не Лависия! — выдохнул наконец ее отец. — Не она донесла… Кто бы ты ни была, тварь, так похожая на мою Айрис… это не Лависия. Служанка подслушала… Элиза, это она.

— Мать выгораживаешь?

— Нет, — мотнул он кудлатой головой, — нет…

Айрис огляделась. Все то время, пока она тут выясняла отношения с отцом, на них пялились из всех щелей и окон.

«Так даже лучше. Быстрее сообразят, кто я такая».

Она оглянулась на двери оружейной — на пороге замерла до боли знакомая фигура. Стареющая, но все еще красивая женщина. Мать зажала себе рот ладонью, давя крик, рвущийся из горла. И первым порывом Айрис было броситься к ней, обнять, прижать к себе… Но она лишь дернула плечами, холодно кивнула матери. Наверное, они все сказали друг другу еще тогда, когда перепуганная Айрис просила платье, потому что не могла и дальше бродить по городу в рубашке Проклятых.

Затем Айрис вновь посмотрела на отца. Отметила про себя, что дышит он хорошо, ровно, сердце бьется ритмично.

— Я не желаю вам зла. Но если еще кто-нибудь посмеет напасть на богиню, он умрет.

Обернувшись, Айрис еще раз хмуро кивнула матери и пошла дальше, к замку.

Не нужно было сюда приходить, не нужно. Теперь вот вместо решимости скребет застарелой болью в груди, и слезы того и гляди покатятся по щекам. Нет, так нельзя. У нее осталось самое важное дело, ее кроха, ее любимый малыш.

Поразмыслив еще немного, Айрис решила, что ей вовсе не нужно брать замок штурмом, а лучше всего будет подойти к нему незаметно. Наверняка Рато уже доложили о появлении новой богини.

И, повинуясь мысленному приказу, вокруг нее сформировалась отражающая пленка, делая ее практически невидимой.

На душе кошки скреблись. И самой себе не объяснишь, почему же так больно и горько. Возвращаешься в те места, где росла, а вместо радости — песок и ощущение горького пепла на языке. И люди иные, странные, хоть и не могли измениться за столь короткий срок… Айрис, вернувшись из другого мира, теперь воспринимала все не так, как раньше. То ли повзрослела, то ли просто поднабралась нужных знаний.

И со всем этим ей придется разбираться. Но то — позже. Сейчас предстояло встретиться с Рато. Забрать Микаэла.

И убить настоятеля храма.

* * *

Она знала каждый угол этого старого угрюмого замка. Каждую пыльную и заросшую паутиной щель, где можно было спрятаться и отсидеться, когда у барона случались припадки ярости. Знала, где расположена мужнина спальня, балконом выходящая на внутренний двор, а где зал для приемов, в котором стояло большое деревянное кресло, похожее на трон. Сидя в нем, Рато вершил строгий и справедливый суд. Степень строгости и справедливости сильно зависела от количества монет, принесенных и переданных барону.

Как ни странно, Рато не успели оповестить о появлении в городе утопленной леди Ревельшон. Замок еще спал, опутанный сияющей паутиной рассвета. И нынешней Айрис он казался вовсе не унылым каменным строением, а драгоценной сверкающей шкатулкой, хранящей старинные тайны. Ее приятно открывать эту шкатулку, невзирая на все пережитое. И ею же будет приятно владеть. Только вот пыль вымести и пауков с крысами изгнать.

Неслышно скользя по истертым каменным плитам, то и дело окунаясь в свет, льющийся сквозь окна, Айрис и сама немного удивлялась тому, что теперь замок ей нравится. Она ведь ненавидела его, эту мрачную холодную громадину, он ей был все равно что клетка — и она заперта в этой клетке с чудовищем. А теперь восприятие изменилось. Ей нравились тяжеловесные каменные своды, старые стены, на которых остались шрамы давнишних сражений, нравилось то, что все здесь было из натуральных материалов. Камень, потемневшее от времени дерево, шерстяные гобелены.

На миг — всего лишь на миг — Айрис представила себе, как хорошо здесь было бы жить ей и Оллину. В кольце стен, среди старых лип, был высохший искусственный пруд, довольно глубокий. Она бы его восстановила, посадила розовые лотосы, и они бы могли проводить вечера, наслаждаясь тишиной и покоем.

И тут же оборвала себя, прикусила губу. Не будет здесь Оллина. В лучшем случае приедет навестить, да и то вряд ли.

Айрис приблизилась к комнате, которая при ней использовалась как детская. Чем ближе, тем сильнее замирало сердце, тем откровеннее хватал за горло страх. А вдруг что-то случилось с Микаэлом? Она не переживет этого, точно не переживет… Или спалит весь город к ларху. Айрис чувствовала себя в силах сделать и это.

Она остановилась перед закрытыми дверями, положила на них ладони, прислонилась лбом.

Ну, что же ты медлишь? Открывай. Не думай о дурном, с твоим мальчиком все в порядке…

И, вдохнув поглубже, так, словно ныряла в воду, Айрис толкнула тяжелые, отполированные временем и сотнями рук створки.

Она замерла на пороге, забыв, как дышать. Колени дрожали и предательски подгибались, на губах застыл стон.

Маленькая спальня была освещена рассветным солнцем, пробивавшимся сквозь круглые мутноватые стекла, которыми было забрано высокое окно. Ничего здесь не изменилось за время ее отсутствия: все та же кровать наследника, рядом — скромная кушетка кормилицы. Деревянная лошадка в углу, тряпичный мяч закатился в угол.

Айрис, позабыв обо всем, рванулась к кровати. Ее трясло как в ознобе, зубы клацали. Там, свернувшись в гнезде из пуховых одеял, в длинной сорочке и кружевном чепце, мирно спал Микаэл, посапывая и причмокивая. Живой. Напряжение схлынуло, Айрис вытерла набежавшие слезы. Присела на край кровати и, выудив Мику из одеял, взяла его на руки, теплого, розового, сонного. Вдохнула такой родной молочный запах. Мимоходом подумала, что за время ее отсутствия сыночек потяжелел. Мика завозился в ее руках, недовольно захныкал. Айрис только сильнее прижимала его к груди. Ей хотелось плакать, зарыться носом в мятую сорочку, исцеловать этого пухлого бутуза и никогда, никогда не выпускать из рук.

И в этот момент Маараш, шумно сопящая на кушетке, проснулась и резко села.

Ее взгляд, еще мутный ото сна, остановился на Айрис. Рот приоткрылся. Айрис только сильнее прижала к себе Мику.

Маараш была дородной женщиной весьма внушительного роста и солидных форм. Наверное, именно на эти пышные достоинства и повелся в свое время Рато Ревельшон, чем, к слову, Маараш никогда не кичилась. А теперь сидела и растерянно смотрела на Айрис. Молча. А правый глаз не открывался, украшенный фиолетовым синяком.