Постучи в мою дверь - Маша Моран

Габор остановил лошадей и спрыгнул на землю. По его лицу ничего нельзя было понять. Только глаза жутко сверкали. На какой-то миг Олесе стало страшно до ужаса. Может, не только Миклош желает от нее избавиться? Вдруг Габору она тоже не угодила. И вот они одни. Вдвоем в лесу. Позади стоят часовые — угрожающие ели в белых доспехах. Впереди — непроходимая черно-синяя чаща. Повсюду — голые деревья с черными стволами. Как будто скорченные в муках грешники, попавшие в ледяной плен ада.

Габор сжал ее талию и резко потянул вниз из седла. Олеся тихонько вскрикнула, готовясь упасть в холодный сугроб. Но Габор удержал. Крепко прижал ее к себе и только потом поставил на землю.

И все это затем, чтобы тут же пересадить ее на своего коня, и, по-прежнему, молча, устроиться позади. Олеся вздрогнула, когда к спине прижалось твердой тело Габора. Он заключил ее в кольцо сильных рук, взялся за поводья и направил скакуна в мрачные заросли.

Олеся заставляла себя сидеть ровно и прямо, не прижиматься к нему. Но Габор был таким теплым, а ей всегда не хватало тепла и силы надежного мужчины.

Вот как она о нем уже думает: надежный. И это спустя полчаса после того, как узнала, что он скоро женится на другой. Ну и ду-у-у-ура.

Они медленно продвигались вперед, рядом спокойно брела и ее лошадка.

Олеся осмелилась нарушить тишину:

— Думаешь, что если буду сидеть вместе с тобой, то растаю, потеряю голову и забуду про то, что ты скоро женишься на другой?

Его голос звучал тихо. Обволакивал мягкой лаской.

— Так намного удобнее и быстрее. В крепости кто-то мог увидеть нас. В окно, например. Согласись, странно, что мой слуга, которому я доверяю настолько, что беру в лес, не умеет ездить верхом. И сколько бы ненужных разговоров пошло, усади я перед собой какого-то мальчишку. Хотя… — Его ладонь легла на ее бедро, медленно погладила и сжала. — Ты выглядишь в моей одежде так, что я думаю только о том, как спускаю с тебя штаны и долго трахаю.

Олесю бросило в жар от его слов. Она вскинула голову и взглянула на Габора. Он смотрел на нее так, словно ничего вокруг не существовало. Будто была только она и видел он только ее.

— А как же принцесса? — Олеся отвернулась и уставилась в таинственную синеву чащи.

Пальцы Габора впились в ее бедро.

— Сейчас тебе лучше молчать.

— Как прикажете, мой господарь.

Он напрягся. Олеся почувствовала это. Ощутила всем телом, как грудь Габор стала тверже. За спиной как будто выросла стена.

Он обнял ее одной рукой за талию, прижимая к себе еще сильнее. Олеся почувствовала, как вплавляется в его тело.

Голос Габора прошелестел мягкой лаской у уха:

— Мне нравится, когда ты такая послушная. Очень сильно нравится…

От малейшего движения с веток сыпался снег. Легкие снежинки танцевали в воздухе, создавая нереальную, почти сказочную, атмосферу праздника. Олесе и хотелось бы веселиться, предвкушать чудеса. На пару часов забыть обо всем и снова поверить в волшебство, которое никогда не случится. Но она понимала, что ее прекрасной сказке пришел конец.

Казалось, что они едва плетутся, но лес совсем сгустился, а на снегу не было даже птичьих следов. Они заходили все дальше в чащу, в непроходимое переплетение ветвей. Деревья росли часто и густо. Настолько, что над головой образовался купол, который едва пропускал свет.

Не оборачиваясь к Габору, Олеся тихо спросила:

— Может поищем дом того старика?

Тело Габора знакомо окаменело.

— Какого старика?

Олесю не обманул его деланно равнодушный тон. Она слышала злые суровые нотки, чувствовала сдерживаемый гнев.

— У которого я пришла в себя. Я ведь тебе говорила. Он оставил меня у дороги.

— Кроме Бражены в лесу никто не живет. — На этот раз она отчетливо слышала ярость.

— Может, он из деревни? Думаю… если бы увидела его, то смогла бы узнать.

На самом деле она и думать забыла о таинственном старике. Да и возвращаться в свой мир совсем не хотелось. И даже не из-за того, что там она, возможно, давно уже мертва.

Просто здесь был Габор. А там… Там — пустота и бесконечные часы одиночества. Она столько времени ждала. Мечтала. Представляла. Дед Мороз подарил ей самую настоящую сказку. С замком. Правда, немного жутким и с кучей загадок, но таким величественным и неприступным. Со злодеями и фантастическими существами. И с Габором. Он не тот мужчина, которого она загадывала. Он лучше.

И наверное поэтому сейчас так отчаянно искала способ его спровоцировать. Она хотела услышать, что она для него единственная. Что он сходит с ума и никому ее не отдаст. Что принцесса для него ничего не значит, и он обязательно найдет способ избежать этой свадьбы.

Она хотела этого мужчину себе. Только себе. Олеся и предположить не могла, что в ней живет такая одержимая собственница. Кажется она готова была пойти на все, чтобы не делиться Габором ни с кем.

А что если… Что если подстроить так, чтобы принцесса увидела их вместе? Должна же быть у нее женская гордость?

Но вдруг Габор сам хочет этой свадьбы? Просто рассчитывает, что у него будут и жена, и любовница?

— Нам некогда искать старика, которого, возможно, и не существует. Тебе могло просто показаться.

Рука на ее талии сжалась крепче. Олеся твердо решила спровоцировать Габора хоть на что-то, вывести из себя и заставить проговориться о своих планах и намерениях.

— Мне не показалось. Он точно был. Наверняка он живет рядом с дорогой к твоей крепости.

— Я уже сказал: в лесу живет только Бражена.

— Но мы можем хотя бы попытаться. Может, он поселился тут, когда ты был в столице?! Вдруг он сможет вернуть меня обратно? Глупо упускать такой шанс.

Кажется, ей все-таки удалось его немного разозлить.

Сквозь зубы он проскрежетал:

— Ты. Никуда. Не вернешься. Забудь про это.

— Меня здесь ничего не держит.

— Серьезно? Ничего? Хочешь сказать… все, что было, для тебя ничего не значит?

Олеся сжала кулаки. Да как он может?! Шантажирует ее. Но ведь это к нему едет невеста!

Стараясь задеть Габора, как можно больнее, она холодно произнесла:

— Было… хорошо.

Он рывком развернул ее к себе, и Олеся едва не свалилась в снег.

На лице Габора была написана такая неподдельная ярость, что впервые рядом с ним ей стало по-настоящему страшно. Черты его лица исказились так сильно, что проступило нечто… как будто звериное. Глаза стали какого-то невероятного оттенка. Насыщенного, темно-серого, почти черного — как карандашный грифель. И в них мерцали серебристые точки. С ним что-то происходило. Что-то нечеловеческое…