Посмотри в глаза чудовищ - Михаил Успенский

Место нашлось на подиуме. Николай Степанович поставил туда одно из кресел, принес белый круглый одноногий столик. Покопался в драпировках, свернутых под стеной в рулоны, нашел угольно-черный шелк с редкими белыми звездочками. Звездочки были не совсем те, но Николай Степанович знал, что на самом деле это значения не имеет, а необходимо только для настроя. И – для пробуждения глубокой памяти.

Он принял холодный душ (холодный и полагался, но горячей воды все равно не было), растерся жестким полотенцем и надел все чистое. Внимательно осмотрел душевую. Под потолком серела паутина. Он прогнал паучка и аккуратно снял ее.

Полчаса ушло на то, чтобы приготовить краску – почти такую же, как в гостинице.

Оставалось дождаться часа после полуночи.

Гусар прошелся беспокойно, принюхался к чему-то. Потом снова лег.

Время тянулось вязко. Николай Степанович стал читать про себя «Учителя бессмертия» – и вдруг увлекся.

Спохватился, посмотрел на часы.

Внутренний сторож не подвел. Без четверти.

Можно начинать расставлять знаки.

Вокруг кресла он провел дважды разомкнутую окружность, два полумесяца, обращенных рогами друг к другу, молодой и ущербный. Там, где оставались промежутки, поставил руны «хагалл» и «ир». Отступив на ладонь за предел образовавшегося круга, написал древнеуйгурскими буквами слово эалльхтонет – трижды. Затем под каждым окном изобразил по знаку распятой ящерицы, а по углам – по три короны царицы Савской.

– Уж полночь минула, – сказал он Гусару, – а призраков все нет…

Гусар посмотрел неодобрительно.

Николай Степанович взял колоду. Она была ощутимо теплая.

– Думай о тех, кто был с тобой, – сказал он псу.

Он намеренно избрал самый «громкий» способ гадания. Своего рода разведка боем. Показать: вот он я. Стреляйте в меня!.. После третьего круга он почувствовал чье-то прикосновение, но постарался его не заметить. После пятого – зазвенело и завибрировало. Белый столик внезапно как бы вывернулся наизнанку, столешница превратилась в бесконечно длинную трубу, по которой падали Николай Степанович и Гусар, хватаясь друг за друга, потом падение сменилось взлетом, труба раскрылась – Брюс сидел за столом, разложив книги; две свечи горели перед ним: две черные свечи!

Как от удара лицом о стену, Николай Степанович очнулся. Гусар рычал. Шерсть дыбилась на его загривке.

В дверь колотили – кажется, не только кулаками, но и локтями, коленками, тонкими каблучками. Сумочкой.

– Азатот! – поспешно произнес Николай Степанович запирающее слово и бросился к двери. За дверью происходила возня, потом – раздался крик боли…

Два опасного вида юноши держали за руки нечто растерзанное, а третий примерялся нанести последний завершающий удар.

Удар милосердия.

Этого третьего Гусар молча уронил.

– Валя!.. – выкрикнула жертва. – У них!..

Николай Степанович и сам видел, что у них поблескивает нечто в занесенных кулаках.

– Ну заходите, что ли, – сказал он. – Чего так в дверях-то стоять?

– Ты, дед, – начал один из юношей и шагнул вперед. Николай Степанович посторонился, пропуская его. Второй смотрел оторопело.

– А я думала – Валя, – сказала жертва, откидывая волосы со лба. Лет ей было совсем немного, и будто бы не ее только что убивали. – А это не Валя.

Обозналась: А дверь, – она оглянулась. – Нет, та дверь. А не Валя. Ну, ничего себе.

Тот, который лежал, заворочался, осторожно пытаясь стряхнуть с себя трехпудового пса.

– Гусар, пригласи нашего гостя, пусть входит. А вы, молодые люди, оружие можете оставить вот здесь, на гардеробе…

– Где этот гад? – произнес поверженный, поднимаясь и вглядываясь в лицо Николая Степановича. – Я ему все равно ноги повыдергиваю.

– Если вы имеете в виду господина Бессонова, хозяина этой обители грез…

– Я не знаю, какая у него фамилия, но яиц он не досчитается, это точно!

– :то одна нога у него уже благополучно повреждена. И отчего это художник всегда гоним толпою?

– Художник! Виртуоз изящной ебли! Чужих жен!

– О! Так это ваша жена?

– Ну. Типа того.

– И вы ее ревнуете? – восхитился Николай Степанович.

– Ну: типа того.

– А это ваши чичисбеи? – он показал на двух окаменевших спутников рогоносца.

Их он уже держал . Нет большой хитрости в том, чтобы взять человека, раскрывшегося в агрессии, да еще пребывающего под воздействием винных паров…

– Ну, типа того. Да.

– А вы знаете, я свою первую жену сам возил на свидания на извозчике. И что вы думаете? Она меня страшно ревновала ко всем – и все равно была плохого мнения обо мне.

– Ну?

– Типа того, представьте себе! Кстати, как зовут вашу очаровательную спутницу жизни?

– Эта: сучара она. А зовут, – он задумался. – Верка.

– Вера, вы вполне можете привести себя в порядок, вы знаете, где здесь что расположено?

Она медленно кивнула и попятилась.

– А как ваше имя, любезный?

– Мое? Мое-то – Игорь. А: э: с кем имею честь?.. – он сморщился от непривычных слов.

– Николай Степанович. Да вы проходите, присаживайтесь. Хотите пива? И вы, молодые люди – возьмите вон там стулья…

Пять минут спустя они сидели внутри круга: Николай Степанович, Вера, Игорь и один из спутников Игоря. Второго отправили за пивом. Гусар ходил под окнами и прислушивался.

Николай Степанович прислушивался тоже. Поддерживая примитивную беседу о негодяе Бессонове, фотографе «ню», ходоке и растлителе, о розданных им несчастной Верочке обещаниях относительно карьеры фотомодели, каковые обещания привели всего лишь к мучительному выведению вши лобковой обыкновенной как самой Верочкой, так и Игорем, о попытках Игоря внушать девушке основы морали и права, о том, что попытки эти заканчивались исключительно и неизменно скандалами и повышенным расходом тонального крема «жамэ», он пытался нащупать ниточки, тянущиеся откуда-то к их сознаниям – и натыкался на пустоту.

Ниточек не было?

Вернулся посланный за пивом.

Начинался третий час ночи.

Чичисбеи уныло надувались жидкостью, а Николай Степанович рассказывал Игорю о брачных обычаях африканских племен.

– Живут же люди, – не то завидовал, не то сочувствовал Игорь.

Его подруга слушала, развесив очаровательные ушки, но не верила. Она была из породы недоверчивых девушек. До определенной степени, конечно.