Александр Иванов - Лев Анисов

В первых числах марта революционные перевороты последовали в Германии и Австро-Венгрии. Россия лицом к лицу оказывалась со всей, казалось, обезумевшей Европой.

Именно тогда последовал знаменитый манифест 14 марта 1848 года, подписанный Николаем Павловичем:

«После благословения долголетнего мира Запад Европы внезапно взволнован новыми смутами, грозящими ниспровержением законных властей и всякого общественного устройства.

…с наглостью, возраставшею по мере уступчивости правительств, разрушительный поток сей прикоснулся наконец и союзных нам империи Австрийской и королевства Прусского. Теперь, не зная более пределов, дерзость угрожает в безумии своем и нашей. Богом нам вверенной России. Но да не будет так. По заветному примеру православных наших предков, призвав на помощь Бога всемогущего, мы готовы встретить врагов наших, где бы они не предстали, и, не щадя себя, будем в неразрывном союзе со святою нашею Русью защищать честь имени русского и неприкосновенность пределов наших…»

Как бы в ответ на манифест русского царя в Париже Национальное собрание вотировало резолюцию, где, между прочим, было сказано, что Франция будет поддерживать «братский союз с Германией, восстановление независимой и свободной Польши, освобождение Италии».

К лету 1848 года император Николай I успел перебросить к западным границам огромное количество войска. Прусскому королю он писал: «Я никого не трону, но горе тому, кто нас заденет. Аминь!»

Государь серьезно подумывал о создании международной коалиции для борьбы с европейской революцией.

Особенно настораживала его Франция; она могла опять заиграть свою старую роль, которую судьба заставила ее играть в 1789 году.

* * *

О наступившем тяжелом времени А. Иванов впоследствии говорил «не иначе как с содроганием»[136].

— Теперь настало время, что никто не хочет знать естественности и желает только одной казни, которая ведет ко всеобщему разрушению, — скажет он летом 1848 года.

«Всеобщее распадение нравственное» настоятельно требовало от него участия своим искусством в «приготовлении для человечества лучшей жизни». В этом он видел задачу художников, «ведущих духовное развитие отечества».

В июне 1848 года А. Иванов писал Ф. В. Чижову:

«…не заботьтесь о доставлении мне Библии (рукописной в русском переводе, которую тот нашел для него в Киеве. — Л. А.). Право, некогда и того прочесть, что подле меня лежит, и что, во-первых, нужно. Я теперь весь предаюсь исполнительной части…»

Он отложил все другие работы и был занят только картиной.

Христос, первый высвободивший Себя от всех искушений и явившийся «послужить людям», быть им «светильником в жизни», — таким виделся Он Иванову и таким писал Образ Его он на своем полотне.

Художник держался той мысли, которая однажды, еще летом 1847 года, появилась в его черновом наброске письма к Н. В. Гоголю: «Предчувствия трех первых Евангелистов принесены были на рассмотрение четвертому, возлюбленному ученику Христову, которого и Церковь, и ученость светская признают за высочайшего [из четырех] и, так сказать, заключившего Слово Божие. Вместо поправки всех трех Евангелий, он написал свое, где исчезли все горестные предсказания и заменились гласом Сына Человеческого, пробуждающим [умирающих во грехах] от грехов все человечество. — Всякой мудрой и образованной русской есть Сын Человеческой, пора бы нам с Вами это почувствовать и пуститься в действие по стезе Единородного Сына Божия, смертию Своею даровавшего нам Благодать и Истину».

В том же июне 1848 года А. Иванов, прочитав книгу Н. В. Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями» и отметив ее превосходные места, все же напишет в записной книжке: «Николай Васильевич сделал меня известным, вывел на трескучую мостовую человеческих страстей: ходя по буграм и кочкам, трудно идти, невозможно спокойной углубляться в нисходящие думы. Этот опытный христианин пропустил весьма важный факт христианства, что, прежде чем не вызрел и не почувствовал сам себе окончания, не должно ему выходить к людям, которые, по слабости своей природы, готовы загрузить избранного — своими тяготами».

Римская жара на три месяца оторвала его от картины.

Но и в Неаполе, куда он уехал, художника не покидала мысль, что «новые тревоги, новые гвозди для распятия уже готовятся».

Сельская жизнь на какое-то время заняла его воображение. Несколько листков альбома заполнились зарисовками крестьян, пашущих на волах; стад, пасущихся на пастбищах; различных домашних животных…

В октябре, возвратившись в Рим, А. Иванов выскажет, пожалуй, главное, позволяющее глубже понять его внутреннее состояние, возможно, даже кредо, в то нелегкое время.

«Уединение и отстранение от людей мне столь же необходимы, как пища и соль, — убедитесь в этой истине: это вам говорит художник, проживший до 40-летнего возраста, — писал он Ф. В. Чижову. — Перемениться же в минуту завершения труда, где еще более нужно сосредоточение мыслей, было бы делом нелепым и завело бы меня в разряд обманщиков и подлецов в глазах обеих столиц отечества…»

Только в Риме, с большим опозданием, узнает он о смерти отца, последовавшей 12 июля 1848 года.

Брат, давно знавший о случившемся, щадил Александра Андреевича и не сообщал ему в Неаполь о печальном известии, верно рассчитав, что в Риме, с ним, Сергеем, он легче перенесет удар.

Так оно и случилось.

«Отдав последний долг слезами, я теперь стараюсь устроить как положение бедной моей племянницы, так и положение наследства», — сообщал А. Иванов Ф. В. Чижову.

Батюшка оставил до 25 тысяч рублей ассигнациями.

Надо было отдать распоряжения, заняться наследством. Все это братья Ивановы поручили отъезжающему в Петербург Ф. А. Моллеру.

По смерти отца сыновья справедливо опасались за целостность художественного наследства, остававшегося в руках их племянницы Е. А. Сухих («…девице без всякого присмотра совсем не мудрено впасть в величайшие пороки»), А. Иванов предлагал сдать квартиру отца, а картины перевезти в дом Ф. А. Моллера.

Вернувшись в Россию, Моллер взялся устраивать дела друга.

Иванов приглядывал за его мастерской в Риме, выдавал ежедневно оговоренную сумму слуге Ф. А. Моллера и сообщал в письмах об орле, который жил в мастерской.

Федор Антонович, в свою очередь, постоянно ссужал деньгами племянницу и племянника Иванова.

А. И. Иванов не оставил завещания, и Ф. А. Моллеру пришлось бесконечно консультироваться с адвокатами, добиваться всякого рода бумаг, справок, прежде чем дело двинулось с места…

Волнения, захватившие Италию, приобретали мало-помалу революционный характер. 5 ноября 1848 года новый министр папы — Росси был убит при входе в парламент. В ночь с 24 на 25 ноября папа Пий IX, испугавшись развертывавшихся революционных волнений в Риме, переодевшись, бежал в пограничную неаполитанскую крепость Гаэту.