Сильные. Книга 2. Черное сердце - Генри Лайон Олди

— Шиш тебе! Мой!

— Твой шиш?!

— Мой конь! Лучший, да!

— Мой лучший!

— Скач-ки! Скач-ки!

А он не такой дурак, этот Буря Дохсун. Всадники — мы, боотуры! — по дороге обязательно начнем браниться и друг на друга набросимся. Превратится скачка в битву, в побоище, а раз побоище — значит, шиш вместо невесты. Всем шиш! Свадебное перемирие надо блюсти, это Буря, похоже, крепко-накрепко запомнил. А если одни кони поскачут — значит, никакой битвы, а главное, никакого Нюргуна! Никого пополам не порвет. Нет, это Буря здо̀рово придумал! Голова!

— Мотылек быстрый, — сказал я Нюргуну. — Очень быстрый!

Нюргун кивнул.

— Мотылек победит. Не вмешивайся, хорошо?

На миг мне представилось: вот кони срываются с места, и Нюргун, чуть запоздав, устремляется следом. Догоняет! Кони вскидываются на дыбы, отчаянно ржут, невидимая сила увлекает, тащит их в черную дыру, открывшуюся в груди Нюргуна. Коней рвет на куски...

— Быстрый, — согласился Нюргун. — Очень быстрый, да.

И уселся прямо в грязь.

— Эй! Ты чего?

— Устал, — объяснил мой брат. — Отдыхаю.

В Нижнем мире кони долго не живут. Это я хорошо запомнил. Гостя̀ у Уота, я очень беспокоился за Мотылька, когда вспоминал о нем. Вспоминал, правда, редко. Не до коня было? Ну и что? Все равно стыдно. Мотылек обо мне, небось, и во сне не забывал!

Хвала Дьэсегей-тойону, лошадиному богу, с Мотыльком не случилось ничего дурного. Он играл мышцами, стриг ушами, а когда я, смущаясь тем, что коню определено скакать без всадника, рассказал ему про скачки, с пренебрежением раздул ноздри: «Ффрр! Анньаса[74]!» Тут и дурак бы понял: «Скачки? Да я их всех — одной задней левой!»

Вот какой у меня конь! Не чета мне, слабаку...

Мы явились в числе первых. Встали рядом с Суоруном и его бедовым Оборотнем. Оборотень бил железным копытом, искрил зубами, но задираться не лез. Начали подтягиваться остальные боотуры: айыы и верхние адьяраи вели лошадей, зато нижние... Шестиноги и восьминоги, змеи-многоглавцы, меднорогие быки с глазами-угольями, арангасы — родичи Уотова скакуна — и даже прямоходящая ящерица-ворюга, вроде той, что я подстрелил в Нижнем мире.

Толпа толпой, а народу-то поубавилось. Может, еще не подошли? Когда я завертел головой, алас тряхнуло, словно корни земли обиделись на мое любопытство. Ближе к реке, за пару полетов стрелы отсюда, дымился разлом. В багровые отсветы, словно в кровавую топь, ныряли и сразу исчезали нижние адьяраи. Десятка два, клянусь! Вдоль опушки леса к ближним сопкам рысью уходил конный отряд айыы. Всадники-одиночки скакали прочь кто куда.

Уходили по-тунгусски, не прощаясь.

Похоже, после ужасной гибели Кылыса и отказа Баранчая кое-кто из женихов решил не позориться, а вернее, не рисковать. Хоть бы вы все поразъехались, наглецы! Я глянул на Нюргуна, сидящего в грязи, и в груди у меня зашевелилось смутное подозрение. Но добраться до головы ему помешали:

— Вот он, Халлаан-Хара-Мангастайа[75]! Первым придет, ар-дьаалы!

Имя Грохочущему Грому дали не зря. Вороной — нет, угольно-черный, как чикойский[76] соболь — конь Бури был под стать хозяину. Могучий, лоснящийся, словно облитый горячей смолой, он, казалось, вообще не имел шерсти, кроме густой гривы, где отблескивала вечерняя синева, и пышного хвоста. При каждом шаге Гром пританцовывал, струился, тёк, мерцал — грозовая туча, из которой вот-вот ударит молния. Белые отметины на копытах лишь усиливали ощущение полной, абсолютной тьмы, приходившей на ум при виде коня.

— Как коней гнать будем? — осведомился адьярай Суорун.

Начался галдеж:

— По Нижнему миру!

— По Верхнему!

— Средний! Только Средний!

— До Елю-Чёркёчёх и обратно!

— Сдурел, кэр-буу?! Какое тогда обратно?!

— Крюк через Третье небо!

— Четвертое!

В стороне от бурлящего сборища стоял великан Тонг Дуурай. Усмехался кривой ухмылкой, в споры не лез. Коня — или на ком Тонг ездит? — он не привел. Глядел на нас свысока, будто знал что-то, нам неведомое. Того и гляди, сплюнет сквозь зубы и процедит: «Сколько дураков собралось!» Точь-в-точь Айталын, только рожей страшен.

— В объезд Муус-Кудулу!

— Тихо!

И стало тихо. Перед нами воздвигся Зайчик. Лицо отмыто, волосы гладко причесаны. На плечах — новехонький длиннополый кафтан с серебряными кюнами-солнышками и бобровой оторочкой. На голове — высокая шапка с белым конским хвостом. На ногах — мягкие сапоги оленьей кожи...

Красавец!

— Мой отец, Первый Человек, повелел!

Повелел он, как же! Знаю я, каков дядя Сарын, если крепко запервочеловечится. Врешь ты, Зайчик, язык твой без костей, врешь и не краснеешь. Аж завидно — мне бы так! Я вспомнил рассказ Баранчая: причины-следствия, время-энергия... Это что же в мире свихнулось, каким таким новым энергоемким причинным местом нашего Зайчика по темечку приложило, что он из сорвиголовы-боотура степенным мудрецом заделался?! Мирит-урезонивает — это Зайчик-то! — и ведь получается, кэр-буу!

— ...повелел: выбрать трех представителей от трех миров. Пусть они решают, где коням скакать! От Небес — Буря Дохсун, от подземных бездн — Бэкийэ Суорун, от Осьмикрайней — Юрюн Уолан!

Боотуры вновь принялись орать. Думаете, они возмущались? Дудки! Они нас приветствовали! И никто не возражал, вот ведь! Ох и Зайчик! Ух и Зайчик!

Отошли мы подальше, чтоб с советами не лезли, и давай решать.

— Отсюда, — Буря махнул рукой, указывая вверх. Крылья его громко хлопнули, нагоняя ветер, — по восточному склону Первых небес.

Там, куда указал Буря, клубились облака, пестрые как грудка молодого тетерева. С облаками играли девять ветров, растаскивая добычу в разные стороны.

— Сиэги-Маган-Аартык? — спросил я.

Вспомнилось, как мы с Мюльдюном возвращались от дяди Сарына домой по этому горному проходу. Сколько раз я ездил по Сиэги-Маган-Аартык позже! Горячил Мотылька или дремал в седле, в зависимости от настроения... Вот, придется теперь Мотыльку без меня скакать. Без меня, зато в дурной компании. А что? Обычное дело. Любая компания соперников, даже если у них копыта и гривы — дурная.