Нюрнбергский дневник - Густав Марк Гилберт

Кейтель, понимая, что после показаний Вестхофа о расправе над британскими летчиками ему уже не отвертеться, сказал Йодлю:

— Вам известно, как все было — Гитлер и Гиммлер все оговорили заранее.

11 апреля. Защита Кальтенбруннера. Показания Кальтенбруннера

Камера Кальтенбруннера. Я посетил Кальтенбруннера перед тем, как он отправился в зал судебных заседаний, где ему предстояло произнести свою защитительную речь. Бывший начальник РСХА находился в хорошей форме, если не считать небольших дефектов речи. Как и ожидалось, он дал понять, что его защита построена на отрицании своей ответственности за концентрационные лагеря, которые, как он уверял, были вне его компетенции.

— Я в две минуты представлю вам организационный план РСХА, — убеждал он меня.

— А как же быть с геноцидом?

— Это и его касается. Я могу доказать, что не имел к этому никакого отношения. Я не отдавал и не исполнял никаких приказов. При таком уровне секретности эти вещи предпочитали держать втайне даже от меня.

— Откровенно говоря, сомневаюсь, что кто-то поверит, что вы, будучи начальником РСХЛ, не имели отношения к концентрационными лагерям и не знали о творимом геноциде.

— Это все пропагандистская шумиха в прессе и ничего больше. Я ведь вам уже говорил о том, как, увидев заголовок «Схвачен эксперт но газовым камерам!» в одной из газет, который мне потом перевел один американский лейтенант, удивился до глубины души. Как можно утверждать обо мне подобные вещи? Я же говорил вам, с 1943 года мне была подчинена лишь разведывательная служба. Даже англичане признали, что планировали меня убить отнюдь не из-за бесчеловечности, творимой в концлагерях, уж поверьте.

Я поинтересовался у Кальтенбрунера, не желает ли он взять себе в свидетели Гесса. Он ответил, что пока не решил; все будет зависеть от того, сочтет ли защита Гесса полезным в этой роли и сможет ли он способствовать прояснению вопроса. Его адвокат доктор Кауфман, но мнению Кальтенбруннера, человек честный и порядочный, он перечислил Кальтенбруннеру все обвинения в куда более сдержанной форме, нежели он, Кальтенбруннер, ожидает это от представителей обвинения. У меня сложилось впечатление, что он несколько обеспокоен перспективой отвечать на вопросы своего защитника, при этом Кальтенбруннер ссылается на то, что доктор Кауфман, по его мнению, недостаточно знаком с его делом. (Кальтенбруннер всеми правдами и неправдами силился скрыть то обстоятельство, что его защитника явно не устраивала избранная бывшим шефом РСХА тактика ухода от ответственности.)

Утреннее заседание.

Обеденный перерыв. Комментарий Фриче:

— Да, теперь он пытается выдать себя за того, кто и мухи не обидит; я поражен, что его адвокат позволяет ему вести себя подобным образом. Впрочем, у этого доктора Кауфмана и так положение не из легких.

Шахт демонстрировал нетерпение:

— Им нужно задать ему всего один вопрос: «Вы были начальником или же нет?» Какой смысл ходить вокруг да около, выясняя, какой приказ подписывал именно он, а какой — его заместитель за него? В его обязанность входило знать обо всем, что происходило.

Чуть позже Фриче отбросил в сторону все эвфемизмы.

— Он лжет, — заявил он.

Я заметил Шахту, что Кальтенбруннер, видимо, тоже мстит попасть в «лояльные немцы».

— Не тревожьтесь об этом. Мне еще предстоит кое-что сказать по поводу пресловутой верности, вот только дойдет очередь до меня, — настойчиво произнес Шахт.

Шпеер кивнул:

— Да. Можете быть уверены, эта сторона скамьи подсудимых еще свое слово скажет.

Перед началом послеобеденного заседания Франк с улыбкой сообщил мне:

— Знаете, мне кажется, что я — единственный виновный на этой скамье. А все остальные — ни в чем не повинны.

Розенберг возмущался тем, что обвинение чинит ему препятствия, когда он пытается отстоять свою философию. Он всего лишь стремится доказать, что пальма первенства в разработке отдельных положений нацистской идеологии принадлежит не ему, а кое-кому из французских философов. Я напомнил ему, что процесс не должен превращаться в дискуссию но вопросам истории философии или антисемитизма за последнее столетие, на что Розенберг ответил:

— Да, да, конечно, в таком случае это превратится в бездоказательное инквизиторство!

— При чем здесь инквизиция? — не понял я. — Вам же предоставлены все мыслимые возможности защищать себя.

Франк, стиснув зубы, сверлил Розенберга взглядом.

— Под инквизицией он имеет в виду римско-католическую церковь, не так ли, Розенберг? — спросил Франк, обращаясь к Розенбергу. Тот демонстративно смотрел в сторону. И тут же ссора угасла, не успев начаться. До самого начала послеобеденного заседания оба сидели, замкнувшись в ледяном молчании, не глядя друг на друга.

Послеобеденное заседание.

12 апреля. Перекрестный допрос Кальтенбруннера

Утреннее заседание.