Король мошенников - Стивен Дж. Кеннел

– Вы что, собираетесь совершить хладнокровное убийство?

– СМЗ в детском саду не применяют, – тихо проговорил Гил.

Виктория знала, что такое СМЗ. Аббревиатура расшифровывалась как «специальный метод задержания», и, надо сказать, этот метод был действительно особенным. При его применении правосудие вершилось прямо на улице, сразу же после того, как выслежен преступник-рецидивист. Обнаружив его, копы не спешили с задержанием, а начинали следить. Например, ждали, когда он совершит ограбление или какое-нибудь другое преступление, а затем хладнокровно расстреливали на месте. Это была узаконенная расправа. Если СМЗ будет применен к Бино, а он попытается от них скрыться, что, как она предположила, обязательно произойдет, копы убьют его, не задавая никаких вопросов. А потом спокойно спишут. Это нетрудно: убегал, оказал сопротивление.

Она была бы рада продолжить блефовать, но перед ее глазами возник Бино, лежащий в луже крови, умирающий. А Гил все это время наблюдал за ней, педантично снимая со своего серого костюма несуществующие пушинки. Наконец Виктория не выдержала:

– Остановите их. Мы договоримся.

Гил Грин поднял руку и нажал на кнопку в двери. В комнату заглянул другой коп.

– Передайте агенту Ханту, чтобы он задержал выполнение приказа. Возможно, мы будем действовать иначе.

Виктории удалось выторговать у него по максимуму. В том числе и обещание позволить ей вести дело Бино совместно с федеральным прокурором.[62]Гил настоял, чтобы ее показания были проверены на детекторе лжи. Ее препроводили в соседнюю комнату и подсоединили к «ящику».

В течение следующего часа Виктория рассказала все. Про «тэт» и «лосиный выпас», про Большую аферу. Гил Грин и два агента ФБР молча слушали, пока самописец детектора лжи вычерчивал свои кривые. Закончив, она почувствовала невероятную усталость. Ей казалось, что она вся какая-то грязная и больная. Виктория сдала аферу. Ее задавили, и она предала всех. Единственным оправданием было то, что она не могла допустить убийства Бино, это было просто непереносимо. Детектор перестал работать, и ее отключили.

– Мне это нравится, – наконец нарушил молчание Гил.

– Что вы сказали?

– Я говорю, мне это нравится. В случае удачи Томми выдаст нам Джо. Это значит, что я окажусь победителем.

Агенты ФБР не понимали, что он имеет в виду. А Виктория знала, что Гил Грин считает свои шансы стать вице-губернатором Нью-Джерси существенно повысившимися.

– Значит, афера продолжается? – спросила она.

– Конечно. Только теперь мы партнеры, и вы будете нас информировать. И старайтесь, потому что в случае провала всех вас арестуют.

Виктория удивленно посмотрела на него:

– Вы продолжаете меня удивлять, Гил. Устанавливаете один новый закон за другим.

– Но по крайней мере я не сплю с уголовным преступником, – подколол он ее.

Потом передал ей спутниковый пейджер и сказал, чтобы она обязательно звонила каждые двенадцать часов, даже если не получит на пейджер сигнала.

– Виктория, теперь все зависит от вас. Если вы не справитесь с задачей, аферу придется разоблачить, а всех участников арестовать. В этом случае наше соглашение станет недействительным.

Затем Гил повез ее обратно в мотель, сидел рядом с ней на заднем сиденье полицейского автомобиля без опознавательных знаков. Когда до места оставался один квартал, ее выпустили из машины. Она пошла, но он тронул ее за руку.

– Вы, конечно, поняли, что в любом случае, независимо от того, как все сложится, я собираюсь сделать так, чтобы вас лишили лицензии на юридическую практику.

– Увидимся на слушаниях в суде, – ответила она и двинулась прочь в темноту.

Расставшись с Викторией в три тридцать, Бино поехал в желтом «каприсе» в отель к Джону по прозвищу Бумажный Воротничок. Затем они вместе направились в мотель «Красный кабан» в двух кварталах от Маркет-стрит в сторону бухты. Присутствие родственников ощутилось прежде, чем Джо Бумажный Воротничок въехал на большую асфальтированную автостоянку. Здание мотеля было двухэтажное, с арками в испанском стиле, с красной черепичной крышей и оштукатуренными стенами. На стоянке видное место занимали десять грузовиков с широкими шинами и номерами штата Арканзас. По непонятной причине радиоантенна на каждом была снабжена красным пером. Грузовики находились в безукоризненном состоянии, чистые, сияли хромированными деталями и лаком. Из открытой двери пятнадцатого номера раздавались смех и свист.

– Так не годится, – сказал Бино. – Их всех арестуют прежде, чем появится работа.

– Я уже приходил сюда вчера два раза, разговаривал с управляющим. Дал ему сверх цены еще пятьсот долларов, чтобы не звонил копам.

– Кто главный в этом уличном оркестре? – спросил Бино, вылезая из «каприса» и направляясь к открытой двери, рядом с которой сидел, откинувшись на спинку поскрипывающего металлического кресла, громадный альбинос килограммов под сто пятьдесят весом, в комбинезоне.

– Трудно сказать, – ответил Джон. – У этих Бейтсов со Свиного ручья нет никого, кто имел бы коэффициент интеллекта выше предельной скорости, установленной в Арканзасе. Я думаю, либо тощий Бейтс, его зовут Кадиллак, либо толстый Форд.

Бино вспомнил, что больше половины Бейтсов со Свиного ручья носят имена своих транспортных средств по причине того, что большинство из них не умеют читать. Имя для свидетельства о рождении можно было легко срисовать прямо с грузовика.

Подойдя ближе, они услышали голос Трэвиса Тритта,[63]который раздавался из включенного на полную громкость радиоприемника, но едва был слышен из-за шума в комнате. Альбинос в кресле – его кожа и вьющиеся волосы были белоснежными – посмотрел на них, глотнул пива и рыгнул.

Бино улыбнулся своему родственнику.

– Привет, кузен. Я Бино. Кадиллак Бейтс есть поблизости?

Альбинос молча повернулся и рявкнул:

– Янки пришли!

– Спасибо на добром слове, – сказал Бино.

Альбинос поднял на него глаза и моргнул белесыми ресницами, не уловив сарказма.

– Как тебя зовут?

– Бронко Бейтс, – ответил молодой человек и снова рыгнул. На этом разговор был закончен.

Бино кивнул и прошел мимо Бронко в номер, из которого была вынесена вся мебель. Огромную кровать придвинули к стене, а остальное свалили в коридоре. В номере находились двадцать Бейтсов, сидевших на полу, окружив двух бойцовых петухов, которые вырывали друг у друга перья. Возраст присутствующих колебался между двадцатью и пятьюдесятью годами. На полу валялись деньги, Бейтсы горячились и выкрикивали сражающимся петухам непристойности. В цыганском таборе где-нибудь в Боснии порядка наверняка было больше.