Княгиня Ольга. Две зари - Елизавета Дворецкая

– Мои грехи уже известны, – Эльга улыбнулась, окинув его взглядом.

Свернув обмотки, Мистина встал и стал развязывать гашник на портах.

– Обо всех прочих он теперь будет знать больше, чем ты и я. Ну а все важное на другой же год, когда отсюда придет в Царьград обоз, узнает и Роман.

– Ты думаешь, кто-то повезет ему от папаса… тайные новости?

– Как день ясен. Только я еще не знаю – кто. Но у меня целая зима, чтобы это выяснить.

Мистина стряхнул порты, улегся на княжескую постель и вытянулся на спине – привычно, как у себя. Повернул к Эльге голову.

– Ну? Ты так и будешь стоять, пока бискуп не приедет?

Эльга улыбнулась: при виде этого тела умом ее овладевали мысли, очень далекие от царей и бискупов. И если двадцать лет назад она просто любовалась им, как самым красивым, что ей встречалось, то теперь у нее было чувство, будто она видит перед собой тот Ясень, на котором держится ее мир.

Пока она шла к постели, Мистина добавил:

– К тому же совсем нехудо будет выпустить на остров[35] обоих, бискупа и Ставракия. И пусть их бог решит, кто из них удалее…

* * *

Любезнейшей и любимой всем сердцем сестре моей Бертруде – верный в любви брат, епископ Адальберт

Я снова благодарю Бога, который даровал мне такую подругу, как ты, ибо сердце мое не выдержало бы, если бы не имел я возможности излить перед тобой мои чувства, зная, что ты всегда благосклонна ко мне. Итак, голубка моя, я в городе Киеве и нынче посещал королеву Хелену с ее приближенными. Видела бы ты этот город! Видела бы ты этот дворец! Меня и спутников моих поместили в доме вне города, где обычно стоят войска перед выходом на войну, но и по дороге в город, и в нем самом я не увидел ни одного каменного здания! Ни одного сооружения, в коем было бы больше одного этажа, ни одной крыши, которую нельзя было бы, слегка потянувшись, достать рукой. Иные из этих бревенчатых хижин зарыты в землю по самые окна, будто здесь имеют жительство некие подземные карлы, и сами окна эти можно прикрыть двумя ладонями. В таком же почти доме живет и сама королева – ее лачуга побольше прочих, но тоже из бревен. И тот зал, где она меня принимала, тоже из бревен, с деревянными колоннами и деревянными полами. Единственная, пожалуй, во всем городе вещь, сделанная из камня, – это трон королевы, он из белого мрамора. Как мне рассказали – в ответ на мое удивление при виде исключительности того, что должно быть правилом, – этот трон подарил ей константинопольский император Роман, когда она навещала его несколько лет назад. Видно, развратник этот прельстился ее красотой – надо сказать, что сама королева не так уж стара и страшна, как можно было бы подумать, глядя на ее убогое жилище. Она не молода, но сохраняет немало внешней привлекательности, осанка ее величественна, а манеры полны благородной простоты. Но как приятна ее обманчивая внешность, так черно оказалось ее сердце! Недолго мне привелось заблуждаться на этот счет.

Здесь-то, голубка моя, возле этого трона, меня поджидал величайший обман и неложное свидетельство предательства этого дикого подземного племени. Возле трона королевы я сразу заметил некоего бородатого клирика, одетого в альбу с парчовыми опястьями. Сперва я подумал, что это ее личный духовник – что неудивительно, раз уж она крещена. Но оказалось, что это священник, присланный патриархом Константинополя для устройства церкви в Киеве! Он опередил меня, прибыв на несколько месяцев раньше вместе с посольством от Романа – таким же, какое тот присылал во Франконовурт еще на прошлое Рождество. И, как приехавший ранее, он уже получил от королевы позволение возвести церковь, для чего привез все необходимое – антиминс со святыми мощами, покровы, сосуды и облачения. Я был так возмущен, что с трудом сохранил кротость, приличную мне при моем положении. После того как мне от имени римского папы вручены были паллий и полномочия по просвещению этой варварской страны, прибегать к помощи других варваров – заросших бородами греков! Но я не позволю отнять у меня мою епархию, врученную мне архиепископом Адальдагом, с благословения архиепископа Вильгельма, моего брата и папского легата. К счастью, этот Ставракий не рукоположен в епископы, он простой пресвитер, и у него нет полномочий рукополагать других пресвитеров. Преимущество остается за мной, и я, полагаясь на помощь Господню… Как счастлив я, что могу найти утешение в твоей любви! «И пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем»[36]. Молю тебя, возноси невинные молитвы твои к престолу Господню за брата твоего Адальберта, и да не покинет меня надежда и любовь к благости Божьей…

* * *

Не в пример своему германскому собрату и сопернику, отец Ставракий не был удивлен этой встречей. Он знал о просьбе Эльги прислать епископа от короля Оттона. Весть об этом, привезенная возвратившимся посольством, и побудила патриарха Полиевкта выделить для архонтиссы росов пресвитера со всем необходимым, чтобы Константинопольская патриархия не оказалась вынуждена уступить души северных соседей западным «римлянам», с коими восточная римская церковь уже около ста лет вела борьбу за чистоту веры и служения.

Главное об этом соперничестве Эльга знала еще со времен своего путешествия в Царьград. Прийти к мысли сыграть на нем, чтобы добиться от патриарха желаемого, было не так уж сложно, и расчет вполне оправдался. Княгиня киевская лишь не могла знать заранее, что Константин умрет и борьба за души русов после этой смерти так обострится, что ей придется принимать клириков от двух владык христианского мира, восточного и западного, одновременно.

И теперь Эльга оказалась в непростом положении. Как нельзя женщине иметь двух мужей, так нельзя одной церкви принадлежать двум епархиям. Оба Христова служителя прибыли в Киев по ее приглашению, но одному из них, очевидно, придется отбыть восвояси. Эльга, будто знатная невеста, могла теперь выбирать, чей «жених» из двоих небесных сватов получит ее душу в сопровождение себе, когда собственная его душа будет возноситься к престолу Господню.

Как поступить, дабы не поссориться ни с кем из могущественных соседей? Греческое царство было для Руси важнее, но и получить врага в Оттоне, хоть взор его и обращен на совсем другие края, Эльга не хотела. Мир менялся, и менялся быстро, никто не мог предсказать, чья дружба понадобится державе в будущем. И через день после первой встречи Торлейв снова отправился в Олеговы дома, чтобы пригласить епископа на беседу к княгине.

Однако, к досаде Адальберта, в гриднице снова обнаружился отец Ставракий. Он сидел в резном кресле, поставленном перед мраморным троном княгини, с одной стороны, а напротив стояло второе такое же кресло – предназначенное для Адальберта. Собралось около двух десятков человек – киевские христиане, бояре и торговые люди, посещающие Царьград (первый из двух ежегодных обозов уже вернулся). Пока что их могло хватить лишь на один приход, а ведь в Киеве имелась и более старая церковь – Ильинская. Пресвитер ее, отец Ригор-болгарин, тоже сидел здесь, позади отца Ставракия. Но кого занимали те простые кияне, что ходили, по примеру княгини, молиться в убогую церковь на Ручье? Теперь у Эльги будет своя церковь, предназначенная для лучших людей и их жен.