Хатшепсут. Дочь Солнца - Элоиза Джарвис Мак-Гроу

Из гостиной донеслось осторожное покашливание. Она вышла туда и обнаружила Хапусенеба, дожидающегося в дверях. Несмотря на поспешность, с которой его вызвали, он выглядел совершенно спокойным.

— Радуйся, превосходнейший, — сказала она.

— Пусть вечно живёт Божественная Правительница, — с привычным достоинством поклонился он.

— Войди. Закрой за собой дверь. Я хочу тебе кое-что сказать, и это не должны слышать ничьи чужие уши. — Когда он остановился перед ней, Хатшепсут посмотрела оценивающе на его лицо, неуверенная, успокаивает или волнует её непоколебимое спокойствие этого человека. — Превосходнейший, — медленно начала она, — я поставлю перед тобой задачу, которую нужно решить. Ты — благочестивый и умный человек. Я думаю, что ты сможешь разрешить её — если согласишься.

— Мои слабые силы в вашем распоряжении, Сиятельнейшая.

— Эта проблема касается сына Немощного, ребёнка, который сейчас подплывает к причалу дворца. Он прибыл из Вавилона, превосходнейший. С пяти до одиннадцати лет — годы, формирующие человека, — он провёл в стране, которая не знает Ра.

Верховный жрец несколько секунд всматривался в её лицо, а затем сказал:

— Счастье для царевича — и для Египта, — что Ваше Сиятельство в течение первого времени будет регентом при нём...

— Это действительно счастье, хотя вряд ли он будет так считать. Но я одна могу обучить его всем необходимым священным и государственным делам.

— О, что касается этого, Сиятельнейшая царица может полностью положиться на меня и моих людей — мы поможем ему освоить священные правила. Я понимаю, что вас беспокоит. Умоляю, доверьтесь мне. Любые ошибки, которые он будет поначалу допускать в таких ритуалах, как, скажем, еженедельное жертвоприношение, не будут известны никому, кроме меня и нескольких доверенных помощников. Поверьте, я полностью понимаю вас

— Нет, превосходнейший, ты не полностью меня понял, — раздражённо возразила Хатшепсут. — Я считаю, что ребёнку, воспитанному дикарями, потребуется гораздо больше, чем осторожные подсказки, прежде чем он станет пригодным для вступления на трон Гора. Я думаю, что он должен пройти полное обучение у писцов и жрецов в здравой обстановке строгой и набожной жизни — такое обучение он сможет пройти только в храме. И всё это ему нужно не после, а до того, как его провозгласят наследником.

— Как я понял Ваше Сиятельство — возможно, опять не до конца, — это значит, что провозглашение будет отложено на несколько месяцев?

— Несколько лет, — отчётливо произнесла Хатшепсут.

Неподвижные черты лица жреца не изменились, но взгляд его проницательных тёмных глаз осторожно пробежал по её лицу.

— Понимаю, — пробормотал он. — Простите моё любопытство, но согласились ли на это министры? Я, кажется, слышал, что господин Кенука говорил...

— Превосходнейший, господин Кенука — главное препятствие для решения нашей задачи. У него большие обязанности — и малый разум. Разумный человек не станет выступать против решения дочери Солнца. Умный человек — такой, например, как ты, Халусенеб, — не совершает поступков, которые принесут ему страшный вред в будущем, но может понять, что он должен сделать сегодня для того, чтобы потом это принесло ему пользу.

— Понимаю, — сухо сказал Халусенеб. — А теперь — в чём состоит задача?

— В том, чтобы избавить меня от вмешательства этого ребёнка — так, чтобы я смогла отобрать у господина Кенуки его хозяйство и титулы и добавить их к твоим.

Хапусенеб посмотрел на неё умными усталыми глазами и слабо улыбнулся.

— Что-то такое я уже слышал, — сказал он. — Кажется, что подобную задачу я решил несколько лет тому назад.

— Что ты выберешь? Если ты возьмёшься за неё, твой выбор будет работать на тебя ещё долгие годы.

— Что я выберу? — задумчиво проговорил жрец. — Я думаю, что человек выбирает раз и навсегда. У него не будет второго шанса, хотя может казаться и не так. — Он снова улыбнулся и пожал плечами. — Я повторяю — мои слабые силы в распоряжении Великой Царицы.

— Ты будешь делать то, что я скажу?

— Конечно. Об этом не может быть никаких вопросов, не так ли?

Прежде чем она успела ответить, раздался Стук в дверь и приглушённый голос слуги:

— Они прибыли, Сиятельнейшая. Меня послали спросить, где вы пожелаете их встретить.

— Их? Нет, я хочу сначала увидеть одного мальчика! — Хатшепсут стремительно подошла к двери и открыла её. — Они уже здесь? Во дворце?

— В Большом дворе, Сиятельнейшая.

— Тогда проводите царевича в маленький сад. Я сейчас же приду туда. Визирь Нехси и благородный Сенмут могут подождать меня здесь.

Когда она закрыла дверь, Хапусенеб посмотрел ей в лицо.

— Каких действий вы ждёте от меня?

— Отказаться совершить над дикарём обряд помазания наследника.

— А потом?

— Потом я пошлю его в храм, чтобы начать образование. Включи его в число новичков, как любого другого парня, желающего стать жрецом. Тогда он будет принадлежать храму, а не дворцу. И держи его там.

Через пять минут она закрыла за собой ворота Царского сада и направилась к востоку. Её путь был совсем недалёк: на южную сторону дворца и по открытой лужайке маленького садика, примыкавшего к Большому двору. Не давая себе возможности для колебаний, она открыла калитку, вошла и остановилась.

Она вошла через боковую дверь. Усыпанная камешками аллея, бегущая под прямым углом к дорожке, на которой она стояла, вела через центр сада к беседке, находившейся поодаль от входа из внутреннего двора. Посредине этой аллеи стоял мальчик. Это должен был быть Тот — должен, так как не мог быть никем другим. Она недоверчиво смотрела на него, а слово «Вавилон» тем временем постепенно наполнялось тревожной и страшной реальностью.

Она много говорила о дикарях Хапусенебу, но подсознательно рассчитывала увидеть складки на безупречном белье, царский локон, свисающий на щёку, и непокорное высокомерие в хмуром взгляде. Теперь же она потрясённо и недоверчиво рассматривала странную, действительно невиданную фигурку. Такого она не смогла бы вообразить, даже если бы попробовала. В нём не было ничего от Египта, ничего от царевича — кроме носа. Он стоял и медленно осматривал окружающее, без высокомерия, без хмурого вида, но с выражением такой растерянности, что её сердце рванулось было к нему, словно это был простой потерявшийся и испуганный беспризорный ребёнок. Она могла бы поверить, что это действительно был беспризорник, отставший от какого-нибудь купеческого судна, — могла бы, если бы не его нос.

«Я должна с ним говорить? — с удивлением спросила она себя. — Он не видит меня. Я должна говорить, идти вперёд и говорить то, что собиралась, кратко и сухо...»

Это был не тот ребёнок, которого она представляла себе, когда готовилась к встрече. Она не ожидала, что он тронет её сердце... ничего из того, что она ожидала увидеть, совсем ничего. Голосом, столь же странным, как и её собственные смятенные чувства, она, запнувшись, позвала: