Супергрустная история настоящей любви - Гари Штейнгарт

— Да уж, мэм, ветрено, — ответил я старой соседке. — До костей пробирает. — И она улыбнулась мне, приведя в движение оставшиеся в резерве лицевые мускулы. Мы коммуницировали посредством слов.

Вернувшись из Уэстбери, я обнаружил, что Юнис в целости и сохранности, а вот «Дома Владека» в руинах, и их оранжевые панцири обожжены до черноты. Я стоял перед ними с группкой еще не безработных Медийщиков в дорогих кроссовках — мы разглядывали драные контуры бывших окон, поэтизировали одинокий кондиционер «Самсунг», что раскачивался на своем кабеле под слабеньким ветерком с реки. Где же теперь жители? Латиноамериканцы, благодаря которым мы удовлетворенно заявляли, что живем в «последнем многонациональном районе центра», — куда они делись?

Подкатил грузовик «Штатлинг», набитый рабочими-пятачками. Они повыпрыгивали и тут же получили пояса для инструментов, которыми торопливо, почти бодро обернули втянувшиеся животы. За грузовиком припарковался лесовоз. Но штабелями по пять на платформе лежали не бревна — лесовоз привез Кредитные столбы, грубые и округлые, лишенные даже украшений своих предшественников. Их вкопали за день, и на них затрепетал новый лозунг — силуэт штаб-квартиры МВФ в Сингапуре, похожий на Парфенон, и слова:

«Жизнь богаче, жизнь ярче! Спасибо, Международный валютный фонд!»

Мы с Грейс устроили пикник в парке. Она уютно сидела на камнях посреди Овечьего луга — в шезлонге эпохи ледников. И полугода не прошло с тех пор, как эту травку заливала кровь сотен людей. Белое хлопковое платье, свободно обнявшее плечи, безупречная дуга прически занавешивает сосредоточенное лицо — глубоко беременная и однако же элегантная в своей неподвижности, издали Грейс казалась видением непостижимого идеала. Я приближался медленно, собираясь с мыслями. Надо понять, как приспособить нашу дружбу к появлению нового человека, еще миниатюрнее и невиннее, чем его мать.

Я так и видел их ребенка. Чем бы природа ни наделила этого мальчика (мне сказали, что родится мальчик), наверняка он хотя бы отчасти унаследует мохнатость, бурливость, доброту и наивность Вишну. Как странно, что дитя — продукт двух людей. Мои родители, хоть и не сошлись темпераментами, так похожи, что порой я считал их униродителем, зачавшим ребенка от еврейского Святого Духа. А если у нас с Юнис родится ребенок? Станет ли она счастливее? В последнее время она от меня отдалилась. Порой, даже когда она разглядывала свои любимые анорексичные модели на «ПОПЫшности», казалось, будто взгляд ее проходит сквозь них в некое новое измерение, где вовсе не бывает бедер и вообще костей.

Мы с Грейс пили арбузный сок и ели кимбап с 32-й улицы, на зубах звонко хрустел дайкон, рис и морская капуста наполняли рты морем и энергией. Нормальность — вот чего нам хотелось. После шутливых вступлений Грейс посерьезнела.

— Ленни, — сказала она, — я хочу тебе рассказать что-то фустное.

— Ой, не надо бы, — сказал я.

— Мы с Вишну получили ПМЖ в Стабильности. Через три недели переезжаем в Ванкувер.

Рис разбух у меня в горле, и я закашлялся. Обдумал свое положение. Грейс. Женщина, которая любила меня больше всех. Пятнадцать лет выслушивала меня — мою меланхолию, мои печали. Ванкувер. Северный город, далеко-далеко.

Грейс обняла меня, и я вдохнул ее шампунь и ее грядущее материнство. Она бросает меня. Она еще меня любит? Даже у некрасивого чеховского Лаптева была поклонница, Полина Николаевна, «очень худая и некрасивая, с длинным носом». Когда Лаптев женится на молодой красавице Юлии Сергеевне, Полина говорит ему:

«Итак, вы женаты… Но не беспокойтесь, я киснуть не буду, я сумею вырвать вас из своего сердца. Досадно только и горько, что вы такая же дрянь, как все, что вам в женщине нужны не ум, не интеллект, а тело, красота, молодость… Молодость!»

Я хотел, чтобы Грейс прошептала мне что-то в этом духе, снова упрекнула в том, что я люблю молодую и неопытную, предложила быть с нею, а не с Юнис. Но ничего подобного она, конечно, не сказала.

И я разозлился.

— Ну и как вы получили канадское ПМЖ? — спросил я, даже не пытаясь скрыть яд в голосе. — Это ведь невозможно. Там очередь в двадцать три миллиона.

— Повезло, — сказала она. — И у меня диплом по эконометрике. Пригодилось.

— Грейси, — не отступал я. — Ной мне однажды сказал, что Вишну сотрудничал с ДВА, с двухпартийцами.

Она не ответила, пожевала свой кимбап. Мужчина и женщина, беседуя на переливчатом иностранном наречии, шли следом за грязной горой, оказавшейся сенбернаром, — на жаре бабьего лета он волочил язык по земле. За деревьями люди копали канаву. Один явно ослушался приказа — теперь к нему подходил начальник, держа в руке что-то длинное и блестящее. Парень-пятачок стоял на коленях, прикрывая руками длинные свалявшиеся светлые волосы. Я попытался стаканчиком с соком загородить эту картину от Грейс и понадеялся, что крови не будет.

— Я думаю, это неправда, — продолжал я, снимая травинки с джинсов, словно мы просто болтаем. — Я знаю, что Вишну хороший парень.

— Я не хочу об этом, — сказала Грейс. — Знаешь, у вас была очень странная дружба. Ребята. Как в книжках. Бравада, товарищество. Но она была обречена. По отдельности вы были настоящие, а вместе — как мультик.

Я вздохнул и подпер голову руками.

— Прости, — сказала Грейс. — Я знаю, что ты любил Ноя. Нельзя так о мертвых. И я не знаю, что там было с ДВА и кто что сделал. Я только знаю, что здесь у нас будущего нет. Как и у тебя, если подумать. Может, уедешь с нами в Канаду?

— У меня нет ваших связей, — сказал я. Получилось грубее, чем я хотел.

— У тебя есть диплом по бизнесу, — сказала она. — Можешь оказаться в начале списка. Попробуй добраться до границы Квебека. Там ходит бронированный автобус «Фун-ва». Для тех, кто легально пересекает границу, у канадцев особая категория. Что-то вроде «Высаженные Иммигранты». А на той стороне мы тебе адвоката наймем.

— Юнис ни за что не впустят, — сказал я. — У нее хреновое образование. Специализация по Изображениям, дополнительная — по Настойчивости.

— Ленни, — сказала Грейс. Ее лицо приблизилось, ее звучное дыхание попадало в такт выдохам ветра и деревьев. Ее рука прижалась к моей щеке, и все мои невзгоды уместились в ее ладони. За деревьями раздался глухой стук — металл ударил по черепу, — но вскрика не последовало, лишь далеким миражом на земле растянулось тело. — Иногда, — сказала она, — мне кажется, что ты не выплывешь.

Конец октября. Через несколько дней после нашей встречи с Грейс Юнис вербализовала мне на работу и велела сейчас же возвращаться домой.

— Нас выгоняют, — сказала она. — Стариков, всех. Вот мудак. — Я не успел уточнить, кто мудак. Забрал корпоративный лимузин и помчался в центр, где обнаружил, что моя бесславная громада красного кирпича окружена плоскозадыми молодыми людьми в хаки и «оксфордах», а также тремя бронетранспортерами «Вапачун-ЧС» — экипажи мирно отдыхали под вязом, поставив автоматы у ног. Мои престарелые соседи со своими пожитками заполонили обширный псевдопарк вокруг комплекса, и повсюду царила мешанина ветхих буфетов, продавленных диванов из черной кожи и фотографий круглощеких сыновей и внуков, развязавших войну против речной форели.