Андрей Белый. Между мифом и судьбой - Моника Львовна Спивак

людей в белом продемонстрировали упражнения с палкой. Большое впечатление произвело переведенное Лори Смит на язык эвритмии стихотворение Гете «Харон». На ней было желтое шелковое одеяние, в руке — золотой молоток, которым она размахивала и в определенных местах стихотворения ударяла о пол[757].

С первой эвритмисткой Лори Смитс[758], применившей на практике штейнеровскую идею «зримого слова» и таким образом отразившей в движениях физического тела движения тела эфирного, Белый познакомился тогда же. Их встрече способствовала М. В. Сабашникова[759], обучавшаяся у Лори Смитс и восхищавшаяся ею[760]. В мемуарах она вспоминала:

Поэт Андрей Белый приехал тогда со своей юной женой в Мюнхен. У меня в мастерской он познакомился с Лори Смит и эвритмией. И для него это тоже было новым узнаванием того, что он уже давно смутно чувствовал. В Москве существовало нечто вроде академии поэтов, где он в кругу молодежи занимался изучением ритмических и фонетических законов поэзии. Лори Смит показала ему движения рук, выражающие звуки, и фигуры, описываемые ногами, выражающие мыслительное, эмоциональное и волевое содержание стиха. Так внутренне существо стиха становилось зримым и в этом открывалась его духовная ценность. Она показывала эвритмически также отдельные слова на разных языках, и перед нами зримо вставало своеобразие каждой народной души[761].

Общение с юной Лори Смит, касавшееся, в частности, и планов развития русской эвритмии («Доктор задал ей к Берлину (зимой) протанцевать русское стихотворение. По тому поводу у меня был с ней длинный разговор»[762]), видимо, произвело на Белого неизгладимое впечатление, и именно этим обусловлены восторженные слова о ней, ее открытиях и ее высокой миссии в письме Наташе Тургеневой от 29 сентября 1913 года:

А теперь с искусством Смитс найдено выражение; то что слепо и не по такому хотела Дёнкан, что калеча тела привилось у Далькроза, то едва-едва, но все-таки по правильному намечается у Смитс. В виду зла, наносимого школой Далькроза, Доктор рекомендовал танцы Смитс, как противовес Далькрозовской болезни. <…> Смитс нашла жесты к гласным и согласным. <…> Действительно: тут в основе коллоссальное <так!>, междупланетное, язык без слов, понятный жителю Марса столь же, сколь и нам <…>. Сама она чистый неиспорченный ребенок (19 лет); оттого пока еще все у нее Божьей Милостью; <…> пока же всякая ее интерпретация согласных и гласных — прямо-таки открытие, но все → неизвестно почему, точно прямо упавшее из иного мира; Доктор мог дать лишь общие указания, а развитие, конкретизация, детализация принадлежит ей; и вот то, что принадлежит ей, пока что совершенно чудесно и совершенно подлинно[763].

С августа 1913-го, с Мюнхена, Белый — страстный поклонник эвритмии. «Мы усиленно посещаем все антропософские лекции и представления эвритмические», — отмечает он в «Материале к биографии» (МБ. С. 138).

В период жизни в Дорнахе (1914–1916) Белый присутствует на множестве эвритмических спектаклей («<…> в ту пору каждое воскресенье исполнялась новая эвритмическая программа <…>» — МБ. С. 226), в том числе на больших рождественских (1914) и пасхальных (1915) представлениях (МБ. С. 190, 208), на постановке сцены «спасения Фауста» (из последней сцены второй части трагедии), состоявшейся 15 августа 1915 года (МБ. С. 249) и очень для Белого значимой. Более того, он получает «право на посещение репетиций „Фауста“ под руководством доктора» (МБ. С. 249). Белый этим правом активно пользуется и присутствует на репетициях вплоть до самого отъезда в Россию, жадно впитывая те указания, которые Штейнер-режиссер давал занятым в спектакле эвритмистам[764].

<…> Д<окто>р постоянно ставит отрывки из Фауста в сопровождении эуритмии; эуритмия — это искусство, изобретенное Д<окто>ром; передача звука слов в жестах и телодвижениях; получается нечто в роде танца; как Дёнкан танцует симфонии, так у нас целая школа пластики и танца стихотворений[765], —

объяснял он матери специфику своего нового увлечения. О его серьезности и чрезвычайной значимости Белый пишет в «Материале к биографии»:

Я стал чаще думать о фаустовской натуре своей, посещая репетиции сцены спасения Фауста от Чёрта: я стал перелагать и на себя текст жестикуляции ангелов, принесших душу Фауста <…>; только забывая себя в созерцании эвритмии Фауста или в работе на общее дело, я не ощущал нападательных ожесточенных ударов на себя (МБ. С. 252).

Или:

Так разгляд репетиций еще до постановки меня убедил в полном соответствии образов Фауста с ритмами переживаний мистерии моей жизни (МБ. С. 261).

Погруженность Белого в мир эвритмии, думается, была во многом обусловлена тем, что и его первая жена Ася Тургенева, и ее сестра Наташа Поццо оказались в числе первых русских эвритмисток и часто выступали в дорнахских постановках. Белый откровенно радуется их успехам и с гордостью сообщает в Москву об их достижениях:

Недавно ставили сцены из «Фауста». У Аси очень много способностей к эуритмии. Д<окто>р ее заставляет принимать участие в публичном выступлении: теперь они репетируют стихотворения Гете <…>[766].

Или:

<…> у обоих, по-моему, эуритмический талант; недавно Ася выступала соло в стихотворении Гете со сцены и произвела большое впечатление; она танцевала стихотворение Röslein; а Наташа Veilchen <…> кроме работы еще постоянно репетиции, изучение ролей, Д<окто>р для Bau заранее готовит и соответственных исполнительниц соответствующих танцев; Ася и Наташа попали в будущий, так сказать, Bau-ский балет, если можно так выразиться[767].

Однако Белый — не только благодарный зритель и знаток эвритмии, но и практик. Хотя сценической эвритмией Белый никогда не занимался, но техникой эвритмии «для себя» он, видимо, овладел так же неплохо, как некогда, в юности, овладел техникой бального танца. Уже в сентябре 1913‐го он сообщает Наташе Тургеневой, что Лори Смитс «открыла курс танцев», рассказывает об очевидной для него пользе эвритмии и о своем желании присоединиться к ее ученикам:

Танцевали многие, Григоров например, толстая Шолль… Есть танцы для укрепления Ich, против злости, для развития альтруизма: танцуют сбегаясь в круг и приговаривая хором: Du und Ich → sind → Wir. И потом forte… Wi — W-ir-Wir-Wir. И т. д. <…> Пожалуй, на старости лет, придется и нам с Асей заплясать зимою в Берлине (пройти курс), чтобы разучить и усвоить ее методу, которая чревата переворотом во всех сферах искусства <…>[768].

В «Записках чудака» Белый рассказывает, что к эвритмии его сначала потянуло стихийно, из‐за духовных откровений, вызванных интенсивными медитациями:

Когда восходил я к границе духовного мира, то перевертывалось отношение меж